— Что ты делаешь? — Она в панике уставилась на меня, инстинктивно сделав шаг назад и беспомощно водя руками перед собой.
— Ничего. — Я мягко отвела ее руки в сторону и попыталась приобнять.
В тот миг я простила Селене все обиды.
— Не смей! — вскрикнула она, отбрасывая мои руки в сторону.
И в глазах ее вспыхнули такой страх и такая ненависть, что я себя почувствовала Фредди Крюгером, загнавшим жертву в угол и собирающимся напоследок поразвлечься.
— Лучше сразу убей!
— Все будет хорошо, — пообещала я, послав ей сигнал послушания, после чего безо всякого сопротивления обняла ее подрагивающие плечи.
Селена рыдала. Сначала зло, выкрикивая ругань и обвинения, из которых я поняла только то, что моя жалость лишила ее способностей к колдовству. Потом бессильно, как плачут брошенные женщины и наказанные дети. И, наконец, с облегчением, как плачут родственники больного, узнав об успешном исходе опасной операции. Все это время я чувствовала ее злобу, ее гнев, ее страх, ее панику, и только когда она стала утихать, расслабленно всхлипывая, на меня опустились покой и умиротворение.
Что-то произошло в эти минуты, что-то изменилось во мне, что-то изменилось в Селене. Надолго ли? Не знаю. Жаль, что сестренка уже использовала заклинание Забвения, сейчас оно бы очень пригодилось ей самой. Чтобы стереть из памяти все прежние злодеяния, чтобы начать жить заново, чтобы стать другой, лучшей Селеной, чтобы дарить добро, а не приносить несчастья.
Близняшка подняла на меня лицо, опухшее уже от слез, а не от пчелиных укусов, от которых не осталось и следа.
— Вы кто? — тихо произнесла она, вглядываясь в мое лицо. — Что происходит?
Бойтесь желаний своих, ибо они исполняются.
Теперь я никогда не узнаю, что случилось с моей настоящей матерью, и не смогу уничтожить записи Мадлен, спрятанные Селеной.
Быть может, это и к лучшему. В том, что записи спрятаны надежно, я не сомневалась. Что же касается Фабиолы... Я смогла простить Селене ее попытки убить меня и смогла найти оправдание ее жестокости. Я ведь и в самом деле увела ее мужчину и невольно заняла ее место. Но кто знает, смогла бы я простить ей смерть матери, которую я никогда не видела, но которую успела полюбить по рассказам Ива. А без прощения не было бы ничего хорошего.
Все это время я защищалась от магии Селены и пыталась понять, как сделать то, чего ждут от меня магистры. Я глушила колдовство Сэл ее же оружием — злостью, обидой, гневом и насмешками, и тем самым питала ее. А стоило лишь противопоставить ее разрушительной магии прощение, жалость, сочувствие, понимание и капельку любви, как пророчество свершилось.
Я погубила Селену.
Такой, какой она была раньше, она уже не будет никогда.
Ив вернулся в замок намного раньше, чем я его ожидала. Судя по сбившемуся дыханию, расстояние от холма до озера он преодолел отнюдь не прогулочным шагом. К тому времени я уже успела уложить Селену в спальне и, дождавшись, пока она заснет, вернулась в кабинет, прислушиваясь к шагам в коридоре.
Рыцарь взбежал по лестнице, быстро толкнул дверь и застыл на пороге при виде меня. Запыхавшийся, злой и мокрый.
— Салют телепузикам! — махнула рукой я, и его глаза мигом потеплели, хотя позы оскорбленного воина никто не отменял. — Извини, что заставила тебя побегать.