— Вы что ж это, Почуйко, никому не доложили об отлучке? — как можно доброжелательней спросил старшина.

— Здрасте! — удивился Почуйко. — Я ж Лазареву сказал. Шо он, вам не передавал?

Так убежденно звучали слова Почуйко, что старшина не мог не отметить: учитель включен в гарнизон поста, и у него с таким хозяйственником, как Андрей, наверное, появились свои обязанности. Это открытие вначале рассмешило Пряхина, однако поразмыслив как следует, он понял, что оба Лазаревы незаметно вошли в гарнизонную семью. Ведь племянник по-настоящему нес линейную службу, дядя сам занимал оборону… Интересно, чем он занимается сейчас?

— Ну как, товарищ лейтенант? — озабоченно спросил Почуйко, укладывая фазанов возле стола. — Понаделали?

— Заготовил, — ответил Лазарев. — Теперь остановка за рукоятками.

— Ну это мы сейчас… Зараз команду дадим. — Андрей озабоченно обратился к старшине: — Тут как вы сказали, что малость отдыхать будем, так мы вот с товарищем лейтенантом подумали, что хорошо бы рыбки набить. Она зараз валом идет, можно сказать, дуриком. А упустишь — не увидишь. Так вот требуется ваше разрешение.

— А чем же вы ее бить будете? — настороженно спросил Пряхин, полагая, грешным делом, что Почуйко попросит тола для глушения.

— А вот… острогами. Товарищ лейтенант…

— Слушайте, Почуйко, не называйте вы меня лейтенантом. Во-первых, я человек гражданский, а во-вторых… то же, что во-первых, — попросил Лазарев.

— Ага, ну ладно. Так вот… Николай Иванович говорит, что Васька покажет. А мы тут со штырей наконечники наделали. Так как, можно?

— Я не совсем понимаю, зачем это?

— Ну як это «зачем»? — искренне удивился Почуйко. — Чего ж мы государственные харчи будем переводить, если они тут кругом бегают? И обратно — они же свежие. А мы, выходит, как дурные будем на консервах сидеть. Верно ж, товарищ старшина?

Не согласиться с Андреем было нельзя, и Пряхин опять отметил, что почуйкинский хозяйственный азарт направлен на общую пользу и видит Почуйко гораздо дальше, чем можно подумать, глядя на его добродушно-хитроватое, круглое, уже обветренное лицо.

Но что-то не нравилось Пряхину в этой затее, и он долго молчал, пока наконец не понял, что именно ему не нравится.

— Все это хорошо, товарищ Почуйко, да ведь то, что вы предлагаете, браконьерство.

— Чего, чего? — искренне удивился Андрей.

— Острожить рыбу запрещено законом. А тем более рыбу, идущую на нерест. Так что придется отставить.

Андрей беззвучно пошевелил губами и с мольбой уставился на Лазарева.

— Все это правильно, товарищ старшина, — вмешался Лазарев. — Острожить рыбу действительно запрещено законам. Но… Но должен вам сказать, что есть и еще один закон, который разрешает поисковым партиям, охотничьим и другим экспедициям, находящимся далеко от баз, не только остроженье рыбы, но даже отстрел охраняемых законом животных. И иначе нельзя. Ведь все, что живет в тайге, все, что растет на земле, охраняется для того, чтобы надежней служить человеку. Не человеку-хищнику, убивающему ради забавы или для обогащения, а советскому человеку-строителю…

Учитель говорил долго, и спорить с ним было трудно. В конце концов самым важным для Пряхина была не сама рыба, хотя он и понимал, что свежая рыба гораздо важнее для здоровья солдат, чем любые консервы, а прежде всего сами солдаты. Он понимал, что нужно поддержать и бескорыстное хозяйственное рвение Почуйко — со, временем из него может выйти хороший старшина. Кроме того, Пряхин был уверен, что необычная охота поможет скорее и надежнее втянуть горожан Сенникова и Губкина в нелегкую жизнь далекого таежного гарнизона.