Совершенно неуспешный в экономике, Пестель умудрился наладить центральных коллегий. Разумеется — московских, задержавшиеся в Питере и поспешившие во Владимир сами себе получились предоставленные; депеши туда из Верховного Правления долго идут.
Преданные лично Пестелю Бенкендорф и Дибич соседствовали с достаточно либеральным Корфом или равнодушными вроде председателя Коллегии образования Шишкова. Все они, включая самого Строганова, превратились в паруса и мачты корабля, которые лишались собственной воли, а курс прокладывал один человек — великий фюрер российской нации.
Но что делать? Тысячу раз Строганов порывался снять чёрный мундир, положить на стол эсесовский партбилет и уйти в отставку. Но на его место тотчас придёт Бенкендорф!
Другой мыслью было зайти к главному фюреру и без лишних церемоний пустить ему пулю в лоб. Это спасло бы, наверно, в июне, в самом начале службы. Но теперь дело повернётся иначе. Пестеля торжественно проводят в последний путь, объявив народным героем, его убийцу публично вздёрнут, а на место фюрера заступит другой германец, не брезгующий править русским быдлом теми же методами.
К началу зимы Строганов описал бы своё внутреннее состояние одним только словом — безысходность.
Шпики доносили: народ отныне именует С.С., «Союз Спасения», не иначе как «стая сволочей», «стадо скотов» или «стыд и срам», а то и покрепче, русский люд всегда изобретателен на бранные прозвища.
Отвратно было в зеркало глянуть: оттуда смотрел на Строганова обер-фюрер К.Г.Б. — один из главных эсесовцев.
Недаром Руцкий натурально вздрогнул, услышав про СС. Или знал, или предчувствовал что-то.
Вторая полоса «Парижских новостей» открывалась статьёй о России.
«До Рождества Христова с очевидностью стало понятно, что переезд Верховного Правления во Владимир откладывается до неопределённости. Посему вождь повелел отмечание главного державного праздника затеять в Москве и в покинутой невской столице».
Я перевернул очередную газетную страницу. Новостям с востока французские газетчики отводили целые полосы. О чудачествах Верховного Правления, как и строгостях Вышнего Благочиния и Расправного Благочиния, парижане читать любили. В самой Франции царило сравнительное затишье, выборы в Национальный конгресс — только в следующем году, в заокеанских колониях порядок, не сравнить с бурной жизнью Руси.
С американских доходов мы с Грушей купили полдома на Монмартре. Часть денег с двух поместий мне удалось вывезти из России, кое-как обменяв на европейские франки и гульдены, пока инфляция не сожрала всё в ноль. Свободный обмен прекратился, меня выручил лишь мандат от Пестеля. «Партайгеноссе» Руцкий, пусть на самом деле и не состоящий в С.С., представлялся губернским чиновникам и банкирам лицом столь значительным, что отказу я не знал нигде.
Аграфена Юрьевна обустроила парижское жилище наше со всевозможным уютом, наняла лакея, девочкам — гувернанток, обучающих их французскому и немецкому, а также учителя музыки и манер. Я подумывал и здесь открыть практику, подобную госпиталю в Нью-Йорке, через сколько-то лет деньги закончатся. Да и девочкам нужно приданое. Маше-красавице, осаждаемой кавалерами, уже скоро. Но…
— Я принесла тебе чаю с вареньем и мёдом, дорогой! — супруга опустила поднос с моими любимыми лакомствами рядом с диваном, сама пристроилась рядом. — Так и просидишь как сыч целый день?
— Кто-то сказал: в стране, где имеются диваны, прогресс невозможен, с них положительно не хочется вставать.
— Особенно, когда есть что почитать. О России пишут? Там плохо по-прежнему?
— Вот, новость дня. Придворный государев художник написал портрет Александра Строганова, как сказано в статье: высокого и осанистого, в парадной форме обер-фюрера К.Г.Б.
— Хорош, наверно. А почему об этом печатают в газетах?
— Потому что малые копии того портрета отправлены к Бенкендорфу, Дибичу и Дубельту, а также в кабинеты поплоше, дабы мелкие столоначальники не только самого главного вождя знали, но и указующий строгановский перст.
Московский репортёр писал, что к годовщине Великой Декабрьской революции Белокаменная украсилась. Особенный шарм придали ей кумачовые полотнища со словами Пестеля из «Русской правды», у церквей развешенные и в присутственных местах. Люд московский ходил, голову задрав, грамотные вслух читали, неписьме́нные прислушивались.