Популярный национальный герой двух Балканских войн, завершивший полное освобождение болгарского народа от османского ига и объединивший две части Болгарии в одно единое государство, как никто лучше, соответствовал потаённым замыслам Слащёва. Вот уже второй месяц генерал вел тайные переговоры с офицерами болгарских частей с помощью ночных парламентёров с той стороны.

Все эти действия носили сугубо секретный характер и были тайной не только для противника, но и для западных союзников. Слащёв не хотел раньше времени раскрывать свои карты.

Этой ночью со стороны противника перебежал унтер-офицер болгарских войск Цветан Раков, и Слащёв хотел получить самые последние сведения из стана врага. Радко-Дмитриев быстро переводил слова унтер-офицера, но Слащёву и так был понятен общий смысл того, что торопливо говорил перебежчик.

— Каково настроение среди солдат твоего полка? Довольны ли они своей службой и верят ли в скорую победу?-

— Шутить изволите, господин генерал, о какой победе Вы говорите? Турков побили, немцев бьют, австрийцев бьют. Солдаты, чуть ли не открыто, проклинают царя Фердинанда за его союз с кайзером, заключенный против воли нашего народа. Вам ли это не знать, господин генерал, — льстиво молвил Раков Дмитриеву, но тот только нахмурил брови и унтер моментально подобрался, испугавшись возможного гнева генерала.

— Что же вы не выступите против царя, раз так он вам сильно не люб? Винтовки у вас есть, патроны тоже, так поверните штыки назад и вперед на Софию. Ну, что молчишь?-

Унтер испуганно облизал разом пересохшие губы и затравленно переводил испуганный взгляд с одного генерала на другого, не зная, что им ответить. Застигнутый врасплох подобным вопросом Дмитриева, унтер всем своим видом показывал, что в подобных дебрях высокой политики он никогда не хаживал.

— Много ли немцев в вашем полку? — перевел разговор Слащёв в более привычное для унтера русло общения.

— Мало, мало, господин генерал, — с радостью ответил тот, ощутив свою возможность быть полезным для столь высоких господ, — в начале года они были в каждом батальоне, роте и даже во взводах, а когда вы их летом даванули, всех как метёлкой вычистило. Осталось несколько офицеров в дивизиях, да в нашем полку майор Фогель задержался, только боюсь ненадолго.-

— Это почему?-

— Уж очень на него злые наши солдаты. Он приказал засечь до смерти двоих солдат за кражу продуктов с полкового склада. Фогель настоял на своем приказе, хотя полковник Богумилов был против этого.-

— А, так ли сильно голодает ваш полк, что солдаты вынуждены воровать себе еду?

— Что полк господин генерал, вся дивизия и армия недоедают. С июня месяца наши пайки урезали, чуть ли не вполовину, сказали сейчас лето, сами добывайте себе пропитание. Крестьяне, как только проведали про это дело, так начали срочно переселяться прочь отсюда.-

Радко и Слащёв понимающе переглянулись, перебежчик полностью подтверждал ранее полученные сведения о лишениях в рядах болгарского воинства.

— Значит, ты к нам перебежал ради тарелки супа? Хорош воин, что свою родину за похлёбку продает! — гневно бросил Дмитриев, буравя гневным взглядом лицо Ракова.

— Никак нет, господин генерал! — твердо ответил унтер и ретиво вскочил со стула, — надоело мне воевать за несправедливое дело и неправильного царя. Вот и решил отойти от него, не я один такой.-

Раков знал, что говорил. Не он один действительно являлся пред светлые очи героя Болгарии с первого момента его появлении на фронте. Весть о его прибытии моментально перелетела через линию фронта и надолго поселилась в умах простых солдат и офицеров.

— Расскажи, что пишут из дома, давно весточку получал? — более миролюбиво произнес Дмитриев взмахом руки, приказав собеседнику сесть обратно на табурет.

— Давно, господин генерал, ещё в мае. Пишут, что очень трудно жить, власти заставляют сдавать весь урожай в город, оставляя едва-едва на пропитание и для нового сева. А всё, что вывозят в город, немедленно отправляют эшелонами в Германию. Сестра сама видела, как людей от вагонов немецкая охрана штыками отгоняла, когда туда сахарную свеклу грузили, — с тоской в голосе говорил Раков.

— Значит, во всём виноват царь Фердинанд, говоришь? — спросил Дмитриев унтера, и тот вновь вскочил.