О том, что он может быть невероятно нежным и заботливым, я узнала ещё по дороге сюда, на корабле. А вот о том, что он умеет быть таким лёгким, искренним и открытым, — только здесь, в этом старом большом доме. И я уже не верила самой себе; неужели тот холодный и циничный человек, который скрутил меня в крошечной яхте, и этот обаятельный мужчина со смеющимися глазами — одно лицо?

Может быть, всё прошлое мне приснилось? Или, может быть, дело в этом пропитанном теплом и любовью доме, из которого совершенно не хотелось уходить, и который волей-неволей заставлял проникнуться своей уютной атмосферой?

Уже совершенно привычно устраиваясь в объятьях любимого мужчины, я с некоторым удивлением поняла и приняла для себя, что, похоже, вот оно, моё место в этой жизни. Только моё, специально для меня придуманное, которое мне, в отличие от многих миллиардов разумных существ, посчастливилось найти. А все упрямые обиды и претензии остались где-то там, за порогом этого дома, и были смыты холодным осенним дождём.

Утром Семён куда-то очень рано убежал, предварительно угомонив опять пробудившегося сына и поцеловав меня со словами «не скучай, вечером буду». В следующий раз меня опять разбудил Ярик, и тут уже я проснулась окончательно. В отсутствие мужчины во мне взамен вчерашнего страха подняла голову некоторая робость и неуверенность, но с этим оказалось не так трудно бороться. Главное, теперь я точно знала, что бояться здесь некого.

Поэтому, с сыном наперевес завернув в ванную комнату и умывшись, я спустилась в кухню. Где к моему смущению вовсю кипела жизнь. Правда, жизнь эта ограничивалась самой безобидной частью семейства — женщинами и детьми. Точнее, младшей из детей, Алисой. Девочка обреталась на руках у мамы, а её бабушка хлопотала у плиты.

— Ой, какие люди, — поприветствовала она меня радостной улыбкой. — Наш самый серьёзный мужчина проснулся и привёл маму! Ру, загляни вон в ту полку, там его еда хранится, — попросила она меня, переворачивая на сковородке тонкую золотистую лепёшку. Я послушно направилась в указанном направлении. С процессом питания Ярика я, к счастью, за время дороги разобралась, и вполне могла управиться самостоятельно, даже одной рукой.

— А вы случайно не знаете, куда мог убежать Семён? — осторожно поинтересовалась я.

— Ой, только «выкать» не надо, — отмахнулась она. — Зови меня Лесей, я привыкла; ещё можно мамой, но это я уже не навязываюсь, это как сама решишь. Точно не скажу, но, наверное, на службу умчался вместе с отцом. Должна же была его ссылка рано или поздно закончиться!

— Какая ссылка? — растерянно уточнила я.

— Ох, узнаю Сёму, слова не вытянешь! — неодобрительно качнула головой женщина. — Он тут как вернулся, дома сидел. Утверждал, правда, что ему отпуск дали, но дождёшься от его начальства отпуска длиной без малого в год! Я пыталась добиться подробностей, но оба молчат как партизаны: что Димка, что сын его.

— Володя говорил, его так наказали, — тихонько подала голос Ичи. — Сначала немного держали в тюрьме и расспрашивали, потом разжаловали и отстранили от службы; кажется, они что-то в нём в это время проверяли.

— Ой, мамочки! — эмоционально высказалась Леся, от неожиданности выронив лопатку. — И ведь ни словом никто не обмолвился! Ичи, тебе больше всех повезло с мужем, чему я очень рада! — проворчала она.

— Как это, в тюрьме? — потрясённо проговорила я. — Куда разжаловали?!

— Я не знаю подробностей, — виновато улыбнулась Ичи-Ти. — Я очень плохо ориентируюсь в этих вопросах.

— Рури, ты чего так побледнела? — встревоженно уточнила Леся. — Ты нормально себя чувствуешь?

— Да, я в порядке, просто… Его же из-за меня наказали! — растерянно выдохнула я. — А он даже не упомянул об этом!

— О чём и говорю, очень на него похоже, — поморщилась Леся, с подозрением косясь на меня. — Ты точно хорошо себя чувствуешь? И не надо себя ни в чём обвинять, как ты могла повлиять на его службу!

— Так ведь я и была его службой! — горячо возразила я. — Он меня отпустил, и за это его, значит, наказали?!

— Погоди, стой, — одёрнула она меня. — Сейчас я с блинами закончу, и будем знакомиться основательней, — пригрозила женщина, ободрив улыбкой.

Рассказ получился удивительно длинным, хотя некоторые подробности я всё-таки отпускала. Например, поведение Семёна на станции, где я работала под его началом; просто потому, что мне было неприятно это вспоминать, и я чувствовала болезненные уколы ревности при мысли о Хэлен и… других женщинах. Понятно, что это верх глупости — возмущаться тому, что было когда-то. Но приятней от осознания этого факта не становилось, да и вряд ли подобные подробности были важны маме Зуева.