Снова состоялась немая сцена, правда, покороче предыдущей. Старичишка боярин решил поддержать меня, высказавшись, что потребно гостей залётных окоротить, чтобы не вздували цены на рожь и пшеницу. Я тут же влез в разговор и заявил, что заботящийся о благе своей страны правители обычно не ущемляют купцов. Те могут в следующий раз не приехать с товарами. Ко мне теперь посчитал нужным присоединиться боярин с умным лицом и обратил мои слова против князя. Он де не любит магометан[101]. Гости булгарские по этой причине нехотя посещают галицкие пределы. Странно, из истории знал, что князь Юрий Дмитриевич на фоне большинства своих современников блистал многими талантами. Не верилось, что он оказался способен на такие глупые поступки. Стоит быть тут поосторожней с высовыванием языка, а то и сам не заметишь, как во врагах отца окажешься.

– Николиже[102] гостям булгарским не препинал[103] приезжати в кийждо град, в каяждо весь[104] маво княжества. Обаче[105], боярин Данила, я не стану сотворяти их хотениям храмы сеи магометански у нас ставити. Иноверие возводити у ся не позволю, – объяснил свою позицию отец, укоризненно глядя на меня.

В принципе, он в этом вопросе был стопроцентно прав. Никому не даётся право лазить по чужим монастырям со своими уставами. Хотя лично меня проблемы разных верований мало терзали сердце. Сколько из-за этого войн по земному шару прокатилось. Сколько людей пострадало.

Возражать боярин Данила не стал и перевёл стрелки на обсуждение событий в окружающем мире. Малолетний князь Московский Василий Васильевич с матерью Софьей Витовтовной и митрополитом Фотием еще на Петров день уехали погостить к деду Витовту, великому князю Литвы. Соглядатаи поговаривали, что император Римский Сигизмунд литовскому правителю корону королевскую пообещал. Вот он и пригласил своих родственников, вассалов и союзников к себе, чтобы отпраздновать такое событие. Князь Тверской Борис Александрович туда тоже выехал, как и князь Рязанский Иван Федорович, и князь Одоевский Иван Юрьевич. Господа Новугородская туда посадника и тысяцкого направила. Пригласил Витовт брата своего двоюродного и короля Польского Ягайло и трёх князей Мазовецких, магистра Тевтонского Ордена Пауля фон Русдорфа, ландмейстера Циссе фон дем Рутенберга и молдавского господаря Александра I Доброго. Присутствовали послы византийского императора Иоанна VIII и кардинал из Рима Бранда да Кастильоне.

– Государь, не косни[106], пошли размётну грамоту[107] на Москву, дондеже[108] Васька с матерью сею злохитренна[109] и Фотеем на Литве обитае[110], – предложил суровый тысяцкий, – боярин Иван Всеволож полошлив[111], яко сусел нырны[112]. Стече[113] со града. Княжата к нам перескоче.

– Не к спеху[114] нам, Борис Васильевич. Знамение Господне не сотворено паки. Несть на сие Божия соизволения, – со значением высказался отец.

– Князь Московски ныне молодший[115] у Витовта. Грамота такая три лета назад была подписана. А за московскими и другие русские правители ринулись под литовское крыло. Тверской, рязанский и пронский князья отдельно подписали вассальные грамоты. Даже Господа Новгородская в ноги упала перед латынянским правителем, – блеснул я историческими познаниями.

– Отнуду[116] сие ведаешь? – усмехнулся государь.

– Ведаю, однако, – высказался с видом, что не желаю спорить.

– А не ведаешь, сыне мой, на сей раз. Блядословишь[117], – произнёс отец под смешки ближников.

– Даром хлеб едят твои подсылы[118], – настаивал я. – Правду я сказал.

– С князем велием литовским Витовтом у князя Московска грамоты докончальны[119] писаны о полюбии[120] и протекторстве. В согласии с грамотой духовны[121] почияху княже Василея Димитриевича. Се нам ведомо, – вмешался боярин Данила.

– Глаголил с Фотеем, митрополитом всея Руси и земель литвинских тож, внегда[122] он пришед к ми в Галич. Обещал он, иже живый[123] буде паки, не допустит латынянства на земле праотец наших. Я ему верю. Софья, аки[124] не претилася[125], не дерзне[126] уделы сына под отца сея подряжати, возмущения сеих же сподручников[127] прещася[128], – высказался, прихлёбывая из кружки холодного киселя, князь.

М-да, ситуейшен. Мне кажется, или на самом деле отца кое-кто подставляет. Не удивительно, что при всех его замечательных талантах, наш куст всё-таки проиграл битву за великокняжеский престол. С такими соратниками и врагов не надо. Настаивать на своём посчитал далее излишним:

– И то правда, отец. Русь под святым покровительством состоит. Все беды и коварные происки преодолеет. Всё будет хорошо!

Князь благодарно покрыл мою кисть своей лапищей.

– Тея речьми, да ушеса[129] услаждати. Чуешь[130], княже Борис Васильевич, речи отрока, в скорбех тей укоряху. Яко муж славны велемудренно[131] рече, понеже[132] Господь наш велик и воротил сына ми во здравии.

Интересная коллизия получилась с князем литовским Витовтом, согласно исторической литературе. Если бы этому правителю не вздумалось на старости лет поносить на своей седовласой античной голове королевскую корону, то вся будущая Московия счастливым для него образом стала частью Литвы, а затем и Польши. От России тогда даже косточек не осталось, а мы все разговаривали бы по-польски. Произошло бы то, что случилось с Галицкой Русью веком ранее. Осталось только географическое наименование местности в Польском королевстве.

Силён и славен был восьмидесятилетний князь Витовт, своей многолетней деятельностью добившийся такого признания в мире, что любой европейский монарх мечтал видеть его своим союзником. Номинальная политическая зависимость от Польши, королём которой являлся его двоюродный брат Ягайло, не мешала во всех делах проявлять полную самостоятельность. Мало того, слабовольный польский король в большей мере был от него зависим из-за возникшей матримониальной ситуации. После смерти жены Ядвиги, последней из рода Пястов, и отсутствия каких-либо наследников, прав на польский престол у него не оставалось. Этим обстоятельством воспользовалось польское дворянство, сохранив Ягайло на троне в обмен на передачу почти всех властных полномочий Королевскому совету. Кто знает, что бы стало с незадачливым Гедиминовичем, если за его спиной не стоял сильный родственник? Силу Витовт обильно черпал из русских земель. Расширившись значительно на восток, Литва стала превосходить своего старшего партнёра по унии и в размерах, и по богатству.

Трудно с позиции далёкого потомка объяснить чаяния литовского князя. Они походили скорее всего на маразматические заскоки одного престарелого генсека, или сбрендившего от нечаянных богатств и кокаина олигарха. Корона короля ничего ему не давала, кроме подчёркивания статуса одного из самых сильных государей той эпохи. Прямых наследников, кроме дочери и внука у него не было, да и те были крещены в православие. По законам этого католического государства они не могли претендовать на трон.