Подавляющее большинство из них – это как раз то, что, по моему мнению, характерно для моей целевой аудитории. Вместо того, чтобы просто нажимать кнопку «нравится», многие пользователи также пишут мне что-то приятное, например, «Как здорово!» или «Отличная фотография»! Я точно не знаю, что побуждает людей прилагать такие усилия, но очень благодарна им за это, потому что алгоритмы Pictey автоматически делают мой пост более популярным для других пользователей. Если подписчица пишет нечто более важное, что-то очень личное или задает вопрос, я стараюсь ответить в течение пары дней. Обычно это пара слов и подходящий смайлик, но иногда я действительно вовлекаюсь в беседу.
Сегодня наверняка будет один из таких дней. В моем посте о пешем туризме есть упоминание величия и красоты Скалистых гор, а также тема о любимых ресторанах в этом районе. Мои подписчики не знают точно, где я нахожусь, но я упомянула, что мы поженимся недалеко от национального парка Арапахо, думая, что это достаточно большая территория, чтобы никто не смог меня выследить, даже если бы они попытались: на то, чтобы объехать такую большую область, потребовалось бы почти три часа езды. Какой-то маленький кусочек моего мозга, который сейчас не хотел слишком усердно думать о моей отменившейся свадьбе, внимательно следил за кафе и художественными галереями рядом с гостиницей. Эта часть моего мозга шептала: «Давай, Миа, найди себе новых хороших спонсоров».
Но затем я нашла в аккаунте кое-что еще, гораздо более тревожное. Это сообщение от подписчицы, которую я, кажется, видела в аккаунте раньше, хотя и не могла вспомнить, в каком контексте. В этом не было ничего необычного – некоторые из моих подписчиков комментируют каждый отдельный пост, общаются друг с другом в комментариях и даже заводят знакомства за пределами Pictey. Однажды группа из четырех женщин, которые познакомились на моем аккаунте, пошли вместе на ретрит по йоге и прислали мне фотографию в директ. Мне это так нравилось! Кажется, это было сто лет назад.
Но эта девушка, @thatjessica17, не планировала ретрит по йоге. На самом деле, судя по тому, что она написала, она практически планировала самоубийство. Я с облегчением отметила, что несколько других подписчиков уже написали ей ободряющие слова, и я надеялась, что они ее немного успокоят. Я наблюдала, как росло число комментариев и как люди делились рассказами о тяжелых временах в своей жизни, публиковали номера горячих линий и рассказывали о том, как оправиться от депрессии. Я и раньше была подавлена, ужасно, ужасно подавлена, но я знала разницу между этим и неуправляемой клинической депрессией, которая вообще-то является опасной для жизни болезнью, и ее не вылечить, просто замутив с новым веселым парнем. Я боялась рассуждать о том, чего никогда лично не испытывала, поэтому путалась в словах, пытаясь дать несколько слишком уж веселых ответов, каждый раз удаляя их, прежде чем нажать Enter. Тем не менее, я снова и снова обновляла пост, чувствуя огромную благодарность своим подписчикам, которые, кажется, намного сильнее меня. Похоже, они не стеснялись рассказывать истории о своих худших днях, не писали радужных банальностей. Они были так уязвимы и искренни, наверное, именно у них должно быть сто тысяч лайков на их постах.
Но сейчас писать должны были не они. Все хотели услышать ответ именно от меня. И она тоже хотела услышать ободрение от @Mia&Mike. Я налила себе еще немного бурбона, положила большие пальцы на клавиатуру и напечатала лучший совет, который я смогла придумать.
Я посмотрела на свой стакан. Он был пуст, а на дне остались последние капли крепкого напитка, угрызения совести и слезы из-за рассказа о моем лучшем друге.
Я настроила уведомления от Pictey, чтобы сразу увидеть, когда @thatjessica17 ответит мне, затем бросила телефон, включила телевизор и попыталась отвлечься от разочарования чипсами и очередным просмотром сериала «Вице-президент». Это сработало, до определенного момента, и я провела остаток ночи в каком-то оцепенелом тумане. Но я не забывала об этом комментарии, и когда она не ответила мне в течение пары часов, я решила, что лучше перестраховаться. Я нашла исходный пост и комментарий, перечитала его еще раз. «Наверное, это ерунда», – убеждала я себя.
Но на всякий случай я ткнула на комментарий. Выпало небольшое меню, предлагавшее мне отметить этот комментарий как вызывающий беспокойство. Я задумалась, пожала плечами, а затем нажала «Да».
Пейдж
На следующий день после инцидента с пенисом я пришла в свой офис и села за рабочее место, посмотрев на выключенный экран моего компьютера.
Это довольно неожиданно. Кто мог выключить экран компьютера? Кто вообще сейчас выключает экраны компьютеров? Я подумала о своем отце, профессоре статистики, который летом работает дома. Когда он все еще жил с моей матерью, он звонил мне в офис каждый летний день в 15:30 и радостно объявлял: «Пора заканчивать!» Затем он дул на клавиатуру, выключал монитор и пододвигал стул к своему столу так, как будто команда уборщиков могла прийти в любой момент, чтобы пропылесосить, а он не хотел им мешать.
Мой отец, который сейчас живет в штате Вашингтон, вряд ли мог быть здесь, в офисе, и, конечно, он не трогал мой компьютер, а это значило, что тут был кто-то еще настолько же взрослый. Полагаю, это была Кэррин. Она – единственный пожилой человек в радиусе десяти миль от офисов Pictey, да и на самом-то деле не очень и старая. У нее еще полжизни впереди, если она вдруг не закурит. Она просто слишком взрослая для такого стартапа, взрослая для этой компании, и я уверена, что мы для нее все равно что дети. Она и относилась к нам как к детям.
Вздохнув, я встала и направилась в гостиную. Я не хотела идти в кабинет Кэррин из-за такого незначительного поступка, как выключенный монитор, но в то же время я не знала, чем еще себя занять. Я знала, что она была здесь, или кто-то был. Кэррин не знала, как выполнять удаленную работу. Она видела компьютер как вещь, коробку с какими-то штуками внутри. Если она хотела посмотреть, над чем я работала вчера, до того, как я вышла из системы, она подходила к моему компьютеру, включала его, вводила свой пароль с особым допуском и запускала приложение, которое показывало ей каждый момент моего сеанса в ускоренной перемотке вперед.
Неважно, что эта функция работала через любой компьютер в офисе или любой защищенный ноутбук компании, из которых у нее есть по крайней мере два, стоящих в углу в ее офисе. Это Кэррин.
Кэррин наняли не за ее интеллект. Вернее, так оно и было, но я не разделяю мнение о том, что у нее в голове и правда что-то есть. Конечно, у нее есть эмоциональный интеллект, но ни одно серьезное научное исследование не доказало, что существует какой-либо конкретный способ его проверить[1]. В зависимости от того, кто проводил тот или иной тест, все ученые получали совершенно разные результаты. Поэтому я пришла к выводу, что эмоциональный интеллект – вещь сомнительная.
Показатель, который я нахожу более точным, – это сайт, посвященный кодингу, который ежечасно составляет рейтинг пятидесяти лучших программистов. Я очень хорошо подходила под эти стандарты. Я была в первой полусотне в течение шести недель, и я была женщиной, что делало меня очень привлекательной кандидатурой для компаний, которые пытаются создать хотя бы видимость гендерного равенства. Pictey нашли меня и предложили место в любой сфере в их компании. Они не ожидали, что я выберу «Безопасность», где я вообще почти не занимаюсь написанием кода. Они недооценили мою любовь к одиночеству.
У меня есть основания полагать, что Кэррин не сможет даже зарегистрироваться на сайте, посвященном кодированию. Ее должность – менеджер по работе с персоналом, и она должна спасать нас от попоек с летальным исходом, а ведь несколько специалистов по безопасности до ее прихода усердно работали в этом направлении. С тех пор как она здесь, больше не было никаких чрезвычайных ситуаций с реабилитацией после приема веществ, и Кэррин воспринимала это как личную победу. Лично я объясняла это 6-процентной прибавкой к зарплате, дополнительными тремя днями оплачиваемого отпуска и доступом к туристическому агентству компании.
Кэррин любит «слушать» нас. Мы должны заходить в ее офис примерно раз в месяц и рассказывать ей о самых тревожных вещах, которые мы видели, а затем слушать ее «рецепт по уходу за собой». Мой рецепт по уходу за собой ровно такой же, как и с тех пор, как я была подростком: высокие дозы антидепрессантов, стабилизаторы настроения и бензодиазепины по мере необходимости. У Кэррин также есть листок из блокнота с некоторыми инструкциями. Инструкции, например, такие: «Найдите время, чтобы подышать». Я ответила ей, что, к великому счастью, преспокойно могу дышать, занимаясь другими делами. Она рассмеялась, как будто я шутила.
Во многом я находила Кэррин препятствием для быстрого выполнения моей работы и опасностью для будущего моей карьеры. Она не совсем понимает, как работает программное обеспечение, в котором мы нуждаемся, и всегда пристает к начальству, чтобы заставить их писать предупреждения о возможном триггере перед каждым потенциально тревожным постом. Я все время повторяю ей то же, что отвечают в компании, но менее терпеливо: не получится заставить компьютер предупреждать вас о чем-то, пока он не узнает, что это такое, и если бы компьютер всегда понимал, на что он смотрит, мы все давно остались бы без работы.