Я смотрю на него в упор, судорожно вцепившись в подлокотники.

— Откуда вы знаете?

— Статистика. О подобном опыте рассказывали тридцать пять процентов моих больных. Это обычная галлюцинация химического происхождения, вызванная кислородным голоданием мозга и выбросом глютамата. Перенасыщение глютаматом рождает избыток синаптических связей: слишком много, образно говоря, дверей открывается на поверхности нейронов, по-научному эти двери называются NMDA-рецепторами. Результат — переизбыток кальция заполняет нейрон, что влечет его смерть. Таким образом, мозг должен срочно выработать субстанцию, блокирующую NMDA-рецепторы, — в данном случае кетамин, диссоциативный анестетик, от которого вам и кажется, будто вы расстаетесь с телом, парите в воздухе, видите фигуры и свет. Это совершенно естественно.

От его успокаивающей улыбки на меня наваливается обида пополам с разочарованием. Он отвинчивает колпачок ручки, хмуря брови, пробует перо на бюваре. А я снова вижу силуэт отца, парящий в белизне туннеля, и тот яркий свет, который почему-то совсем не слепил. Отец в своей блузе садовника, снова молодой, красивый, веселый, тихо говорил мне, не разжимая губ: «Не бойся, Мартин, вернись в свое тело. У тебя будет вторая жизнь. Тебе решать, как ты ее проживешь».

— В результате, когда вы очнулись, стимулирующее действие глютамата на память оказалось усилено галлюциногенным эффектом кетамина, выключившим вас из действительности. Поэтому сценарий, созданный в коме, для вас реальнее противоречивой информации, которую вы можете получить теперь. Неудивительно, что вы не приемлете версию, которую предлагаю вам я.

— Но если в этот самый околосмертный опыт вы не верите, то почему же вы верите в телепатию, в какие-то волны, которые могут сканировать чужие мозги?

— Я и в них не верю. Но я хотел, чтобы вы рассказали мне о вашем околосмертном опыте. Облечь галлюцинацию в слова — это большой шаг вперед для первого сеанса.

Звонит телефон. Доктор отвечает, слушает, хмурится.

— Сейчас приду.

Он вешает трубку, с озабоченным видом просит его извинить: срочный вызов.

— А со мной-то что? Вы усыпите меня, прочистите мозги, и я проснусь прежним?

Он прячет ручку во внутренний карман, тут же спохватывается, снова ее достает, берет со стола стопку рецептурных бланков.

— Не думаю, чтобы искусственная токсическая кома могла что-нибудь изменить, — бормочет он, торопливо что-то строча. — Вы свободны сегодня вечером? Я хотел бы продолжить разговор. Мне есть что вам сказать, но не в этих стенах, здесь не позволяет врачебная этика.

Он зачеркивает шапку на бланке, отрывает его и протягивает мне.

— Это в сорока минутах езды от Парижа. Если хотите, возьмите с собой мадам Караде.

Я смотрю на адрес, складываю бумажку.

— Вы всех пациентов приглашаете за город?

— Собирать опавшие листья — прекрасная терапия. А если серьезно, вы для меня загадка, месье Харрис. Когда мне встречается случай, не укладывающийся в привычную схему, я его анализирую и описываю.

Он кивает на нижнюю полку книжного шкафа, где в ряд стоят книги с его фамилией на корешке.

— За сорок лет работы я впервые вижу человека, вышедшего из комы с такой… ясностью мысли, с таким самообладанием… с такой свежей головой, если можно так выразиться. Объяснение, которое предложил вам я, — всего лишь рабочая гипотеза. Но если вы обдумаете ее спокойно, не горячась, и вычлените долю фантазма в вашей нынешней личности — как вы ее воспринимаете, в свете ваших чувств к этому «альтер эго», с которым трижды за сегодняшний день встречались лицом к лицу, — быть может, тогда вам удастся пробудить в себе другой голос. Тот, который вы не хотите слышать.