Сил нет, есть только дикая усталость и какое-то безразличие.

Начинаю жалеть, что пришел сегодня. Потому что я сейчас не способен на нормальный разговор. Не вывожу. Не могу сообразить как правильно ответить. Видимо, алкоголь все-таки успел подействовать. Или, может, это естественное состояние для того, кто потерял родителя. Но в любом случае, я себе таким не нравлюсь. Меня словно загнали в угол и я отчаянно ищу выход. И в такой ситуации я прекрасно понимаю, что могу нечаянно задеть всех, кто стоит на моем пути.

— Правда, — выплевываю я. — Но если бы у меня был шанс вернуться во времени, я бы сделал все точно так же. Что бы он там ни наплел тебе, как бы ни старался выставить себя невинной овечкой, он бессердечный ублюдок.

На этих словах я запинаюсь и сделав глубокий вдох-выдох, исправляюсь: — Был. Он был бессердечным ублюдком.

— Он был плохим отцом? — едва слышно произносит она. — Он тебя бил? Издевался? Это из-за него ты…

Она сбивается, наверняка, пытаясь придумать более мягкую формулировку моим странностям, но я решаю ее не мучить:

— А что, того факта, что он торговал наркотой было бы недостаточно? Алиса, мой отец преступник и его место за решеткой, вне зависимости от того какие у нас с ним были отношения.

— Я понимаю, — кивает она, но по глазам вижу, что нихрена она не понимает. В ее взгляде читается все та же решимость любить меня в горе и радости, хорошим мальчиком и бессердечным мудаком.

— Представь, что твой отец совершил бы что-то плохое. И не один раз. Что по его вине погибли бы люди и продолжали гибнуть. Ты бы смогла молча на это смотреть и жить как ни в чем не бывало?

Она моментально бледнеет и подносит ладонь к своим губам. Я понимаю, что возможно, перегибаю палку, но она сама начала этот разговор, сама зашла в темный лес.

— Каждый день ты бы думала, что в твоих силах это остановить, а за бездействие тебя бы пожирала совесть. И вскоре ты бы от этого начала заживо гнить изнутри, зная что каждый день общаешься со страшным человеком, с убийцей… но нихрена, ничегошеньги не делаешь для того, чтобы этот человек получил заслуженное наказание. Ну или хотя бы его просто изолировали от общества. Просто, блять, остановили уже!!!!

Делаю глубокий вздох, с удивлением отметив, что почти сорвался на крик. Но сдерживаться чертовски сложно. Не тогда, когда она смотрит на меня так…

— Я понимаю, что тебе сложно такое представить. Михаил Крейтор святой человек с безупречной репутацией, но прояви фантазию, что ли…

— Проявить фантазию? — таращит на меня глаза будто я сморозил чушь несусветную. Ох, принцесска, ты действительно хочешь порассуждать о тяжкой жизни сидя в этом замке? — Ты серьезно считаешь, что мой отец идеальный?

— Да, — усмехаюсь я и будто со стороны отмечаю, что ухмылка выходит какой-то ядовитой. — Мы могли бы устроить соревнование на тему того у кого отец хуже, но не вижу в этом смысла. Что такого плохого делает Михаил Крейтор? Просит тебя отчитываться за наличку? Ну а какой родитель в здравом уме даст безлимит подростку? Переживает о твоей личной жизни? А ты бы сама хотела, чтобы твоя дочь встречалась с таким как я? Бездомный парень, по вине которого убили его отца… Так ведь? Я все правильно изложил или забыл что-то?

Понимаю, что ору только тогда. когда Алиса закрывает уши руками и невидяще смотрит перед собой.

— Прости, принцесска, — сажусь перед ней на колени. — Ты же знаешь, что я люблю тебя. Но иногда… твои розовые очки… иногда их надо снимать.

Она не реагирует на мои слова, смотрит все так же отрешенно, даже застравленно, будто перед ней не я, а монстр, которого нарисовал мой отец. Я дотрагиваюсь до ее щеки, но она вздрагивает словно от удара плетью… Так противны мои прикосновения, принцесска? Думаю, отец был бы рад знать, что перед смертью успел пустить яд в самое дорогое, что осталось в моей жизни…

Глава 48

Марат уходит практически сразу, но я еще долго сижу на кровати не в силах пошевелиться. Меня даже не трясет, наоборот, тело будто онемело и решило превратиться в каменную статую. И чувствую я себя под стать: мне холодно и одиноко.