— Да их уж нет почти, а тем, кто остался, уже под восемьдесят.
— Значит, инфаркты им уже не страшны… Я видел Массальского, очень похудел, это что — нарочно?
— Нарочно так не худеют.
Майя спросила:
— А где Вербицкий? Такой красивый, я его часто встречала. Папа, помнишь, он играл в «Княжне Мери».
— Он умер, покончил жизнь самоубийством. Это был очень порядочный человек, мой друг и однокурсник…
— Я встречался с режиссером Александровым, когда он снимал доклад товарища Сталина в Кремле в 1936 году. Мне было поручено этим заниматься, — сказал Лазарь Моисеевич после паузы.
— Александров говорил что ему Ворошилов давал сигнал, когда снимать, а когда не надо… А интересно, что было в письме, которое перед смертью написал в ЦК партии Фадеев? — спросил я.
— Я думаю, что он покончил с собой по личным мотивам, а не из-за политики. Он ведь пил очень.
— Да, и Шолохов пил и пьет, но он же не стреляется, как Фадеев или как Орджоникидзе. Орджоникидзе ведь тоже застрелился, а об этом не писали тогда, а сказали — от сердца умер…
Лазарь Моисеевич задумался. Уставился в пол. И ничего мне не ответил…»
«У него громадные ботинки, голос, как у Боголюбова, и анекдотически еврейская речь — с неверными ударениями, как у Эдельмана».
2 августа
«Я спросил Кагановича про «Дом на набережной» Юрия Трифонова.
— Вычитали?
— Нет, — ответил он. — Это плохое произведение… А вам надо что-то крупное сыграть, значительное.
— Вот буду в «Царе Федоре» Шуйского репетировать.
— А это интересная роль. Этот — с большой бородой? Хорошо!.. Я вас называю Давыдов, как в «Поднятой целине» у Шолохова…
Я спросил:
— Правда ли, что у Сталина случился удар в 1943 году?