Дней через десять после Марининого возвращения в Москву поздним вечером зазвонил телефон. Он стоял на полочке над кроватью, и Марина сразу схватила трубку.

— Марин! — услышала она озабоченный голос Валерьяна. — Ты Дениса давно видала?

— В смысле? — удивилась Марина. — Да тогда же, когда и тебя, две недели назад, в Крольчатнике.

— Да? — Голос Валерьяна отозвался тоскливой растерянностью. — Что делать, что делать-то, Господи!

— Валька, да что случилось-то?

— Ох, да черт его знает, может, еще и ничего. Пропал он, понимаешь.

— Как пропал?!

— Да так. Молча. Как уехал на другой день после тебя на работу, так и с концами.

— Ну, может, загулял где-нибудь?

— Да не похоже. В такое-то время, когда все у нас рушится! Ты сама посуди, как он мог сейчас загулять?

— Валя, не волнуйся ты так, он взрослый человек, что с ним может случиться?

— Ну-у, мало ли. С собой покончить, например, может.

— Кто, Денис? Валь, ты в своем уме?! Да как может такой трезвый, здравомыслящий человек…

— Ой, Марин. — В голосе Валерьяна прозвучала бесконечная усталость. — Ты его совсем не понимаешь! Более ранимого и неуравновешенного человека, чем он, днем с огнем не найдешь! Ты ничегошеньки про него не знаешь! Он лет этак с тринадцати то и дело жить не хотел, родители с ним прямо замучились, то в психушку его отправляли, то дома сажали на транквилизаторы. И ты не подумай, так-то они люди совсем неплохие и между собой хорошо живут, что, согласись, в наши дни редкость. Так что Денис, можно сказать, единственное их несчастье.

— Несчастье? — тупо переспросила Марина. Просто невозможно было поверить в то, что Денис мог быть для кого-нибудь несчастьем! В голове не укладывалось.

— Ну да! Он с тринадцати лет открытым текстом твердил, что совсем, дескать, не хочется ему жить на эдаком сволочном белом свете. Вот только когда Крольчатник у нас организовался, он в себя начал приходить, смысл какой-то в собственном существовании видеть. Дед ему покойный про это говорил: во всем, дескать, должен быть смысл, а то и жить незачем. Денис воспринял это в прямом смысле.

— Надо же! — Марине не верилось, что они с Валерьяном говорят об одном и том же человеке.

— Вот тебе и «надо же»! И что вы, между прочим, девки, за суки за такие! Он к вам вечно со всей душой, а вы все…

— А что мы?

— Да бросили вы его, вот что! Что, скажешь, нет?