Удары в дверь прекратились, послышался скрежет внизу дверного полотна, похожий на звук маломощной фрезы, работающей неравномерно.

— Ты смотри, прогрызть пытаются, — высказал мнение Хлуд.

На крыше раздались топот и возня.

— Уже и до крыши добрались, — констатировал сотник. — Людогор, крыша выдержит?

— Там плашки дубовые набиты, а снизу толстые, струганные доски. Только кто ж его знает, силища то какая, гля как дверь прогрызают, уже и челюсть появилась.

Действительно, угол двери был изгрызен начисто, словно гусеница заточила лист фруктового дерева.

— Е-о, мое! Если и дальше так пойдет, они весь терем разгрызут. Людогор, дуй наверх, с тобой трое. Смотри там в оба.

— Понял!

— Пашка, чего смотришь, плесни водички, нехай стружку запьет.

— А-а-ах! — раздался возмущенный рык, пропитанный болью от Пашкиного угощения.

— Хороша водица.

Снова попытка выломать железную решетку, теперь уже на другом окне. В раскачку, в раскачку. Плеск воды, возмущенный рык и отскок.

— Полет нормальный, — удовлетворенно высказался Пашка.

Опять заработала «фреза» за дверью. Одновременно, на крыше послышался скрип и скрежет отрываемой доски, ругань Людогора с элементами Сашкиной ненормативной лексики.

— Люда, ты чего там материшься, дорогой, — крикнул Горбыль.

Из проема выхода на второй этаж, свесилась голова Людогора.

— Лезут проклятые, батька. Крышу на части рвут.

— Много их там?

— Да, кажись, трое. Пока не посчитать.

— Откуда столько?