4

Конный десяток воинов, весь день скорым маршем шел на северо-запад. Проводником разведчиков выступил новый дружинник Монзыревой дружины, Хлуд. Позади остались земли кривичей. Жители селищ, лежащих на пути следования маленького отряда, завидев наворопников, приветствовали их. Сашку везде хорошо знали, старейшины зазывали в гости.

— Некогда, уважаемые. Вы уж простите нас, на обратном пути обязательно заедем, — оправдывался он.

Хлуд удивлялся отношению смердов к людям Гордеева городка. Вспоминал как Военег с дружиной объезжал свои деревни, как люди прятали скот и припасы. Спросил Людогора о разнице во взаимоотношениях.

— А, что ты хотел? — сразу и не понял вопрос десятник. — То-ж все родовичи наши. А на то, что кто-то из них кривич, а кто-то северянского корню, так Гордею Вестимировичу чихать с высокой телебашни. Мы все здесь живущие, кровью в боях породнились. Все знают, случись чего, боярин поможет, подскажет. Боярыня к делу пристроит, чтоб не только не голодали, а еще и богатели. Она у нас такая. У нее даже подразделение свое имеется, объезжает селища, определяет, не терпит ли кто нужду, и если терпит, то почему дела в хозяйстве идут плохо. Нерадивому смерду пистон такой вставит, что сам боярин отдыхает. Так чего ж им к нам относится по-другому, понял теперь?

— Это я понял, еще когда боярыню увидел.

— Так, чего ж и спрашиваешь тогда?

— Слушай, десятник, — понукая лошадь, чтоб не отстала от лошади Людогора, — а, что такое телебашня и пистон?

— Гм! А это ты на привале у сотника спрашивай. Я-то знаю, вот объяснить толком не могу. А, пистон — это вроде, как плетей всыпать.

— Ага, понял.

— Хлуд, где ты там отстал? — раздался голос Горбыля. — Ты в голове колонны двигаться должен, так займи свое место. Дорогу указывай!

«Нервы, что ли разыгрались? — одернул себя Сашка. — Чем ближе к боярской веси, тем изощренней скребут когтями кошки в груди. Со мной десять бойцов, считай подразделение, кроме Хлуда, прошли печенежские степи, остались живы — не сломались. Здесь все по-другому, другой противник. По словам бабки, если не успеем за день упокоить упырей, то ночью нас будут грызть, кусками пластать, любят они это дело. Добраться бы до той сволочи, которая заварила всю эту кашу, хлебай ее теперь, не расхлябаешься. А, на людей кричать нельзя, при нынешней ситуации — это самое последнее дело. Бойцы должны видеть, что командир спокоен, обстановка ясна, отданные приказы четки и верны. Эх, мне бы их уверенность! Так, скотина, возьми себя в руки».

Узкая лесная дорога, проходящая между по-весеннему голых крон деревьев и кустов, скрашивалась иногда зеленью, попадающихся сосен и елей, да редким кустарником можжевельника, торчащего ветлами у самой земли. Шелест песка под копытами, да легкое бряцанье конской упряжи, нарушало лесную тишину. Солнце находилось в той точке небосвода, когда каждому становится ясным, еще чуть-чуть и наступят сумерки, не за горами ночь.

— Хлуд, где мы находимся?

— Это сотник, уже земли боярина Военега. До веси десятка полтора верст-то и осталось.

— Сто-ой! Павел, ко мне.

Пашка подъехал к Горбылю, натягивая узду, осадил лошадь.

— Звал, батька?