— У нас у всех есть это. — Он вдруг задрал рукав и показал на запястье знак. Такой же, какой был у Ртути на ладони — круг с мелкими надписями в центре. — А у тебя есть?

— Может и есть!

— Может быть. — Вольф вдруг наклонился и уставился ей прямо в лицо. — Но дело не только в знаке. Когда я вижу их, я… я их знаю. Тебя нет.

— Ничего не понимаю. — Медянка отвела взгляд. Было как-то неловко стоять в полной темноте, где только его глаза и слушать его сиплый голос. — Но если тебе что-то не нравится, лучше прямо скажи.

— Мне не нравится, что я тебя не знаю.

— Да почему? Нельзя же знать… ну, знать всех! Может быть, ты просто ошибаешься, просто не помнишь.

Глаза застыли. А потом так странно засветились, будто выцветали, становились бледными.

Медянка невольно задержала дыхание и подалась вперёд.

Вольф задрожал. Его лицо стало как маска, он мелко задышал, силясь… будто что-то хотел вспомнить.

Ему больно. Вот что происходит. Очень больно.

Он что… он думает о том, о чём не нужно?

— Что ты делаешь? — Спросила Медянка. — Зачем ты это делаешь?

Вольф молчал, только лицо становилось всё более напряжённым. Глаза тускнели, а кожа белела, и билась вена на виске, и сжатые зубы разве что в порошок не стирались.

— Остановись!

Он не слышал. На это было ужасно смотреть! Будто у него голова раскалывалась, ещё немного — и она треснет и череп раскроется, словно орех! Медянка сглотнула от страха, она просто не знала, что делать — Вольф её совсем не слышал! Он продолжал усиленно думать, он пробовал вспомнить что-то, и, кажется, это его убивало.

— Не надо!

Она подошла и положила руку ему на грудь. Сердце билось быстро и слабо, будто на последнем издыхании.

— Пожалуйста, не надо! — Повторила Медянка и провела по его груди рукой вверх до шеи. — Не думай.

Вольф замер. Моргнул.

— Что вы там делаете, чтобы не думать? — Прошептала Медянка. — Стихи читаете? Считаете до ста? Песни поёте? Хочешь, я тебе спою?