Мы устраиваемся на ступеньках крыльца. Он прижимается головой к моей голове.

— Я любила их.

— Все их любили.

— Я… — Я запинаюсь. — Не думаю, что нужно это обсуждать, или я снова заплачу.

— Хорошо.

Мы сидим с ним какое-то время.

— Это все? — спрашивает Гат.

— Что?

— Это все, из-за чего ты плакала?

— Господи помилуй, а есть еще повод?

Он молчит.

Молчит и молчит.

— Черт, есть или нет? — В груди пустеет и леденеет.

— Да… есть еще кое-что.

— То, чем со мной никто не делится. То, о чем я не должна вспоминать, так мама хочет.

Пару секунд он обдумывает мои слова.

— Мне кажется, тебе говорят, но ты не хочешь услышать. Тебе было плохо, Каденс.

— Вы не говорите мне напрямую.

— Нет.

— Какого черта?!