– Раз, раз, раз, – привычно отозвалось эхо, – процитировал Мирон старую армейскую шутку. Он закончил вязать испуганного подручного Фолькштайна и теперь, прикурив, с наслаждением сделал глубокую затяжку.

– Курить надо бросать, – глубокомысленно сообщил он мне, провожая взглядом струйку дыма. – Говорят, что в старости от этого кашель может случиться.

– Дай сюда тогда, – я забрал у него зажжённую сигарету. – Тебе вредно, а я всё равно до старости не доживу.

– Андрей, – ко мне подбежал Мерзкий со мобильником в руке. – Тебя какой-то полковник Седых спрашивает.

– Какой-то, – фыркнул Мирон. – Теперь то, конечно, можно и выйти на сцену, во всем белом.

– Ну ладно тебе, – примирительно протянул я, забирая у Макса трубку телефона. – Может быть, у него кашель был, поэтому он и не мог ответить.

– Я все слышу, – сказал телефон голосом Эдика. – Раз вы шутите, значит, у вас все хорошо.

– Иди в. пу, полковник! – с чувством морального удовлетворения сказал я. На том конце провода охнули, видимо, Эдик разговаривал по селектору. – Я даже не буду сейчас спрашивать, где ты был, что случилось и какого ляда? Ответь мне ровно на один вопрос. Тебе морду за это колечко бить сразу при встрече или хочешь немножко помучиться?

Эдик появился минут через сорок, с помпой, что, впрочем, уже давно меня не удивляло. Два вертолета выскочили из-за сопки неожиданно и зависли над нами.

– Смотри, Винни, – смешно коверкая язык, как будто говорит маленький ребенок, показал Мерзкий мне на вертолеты. – Сейчас из этих больших железных птиц вылезут злобные дяди-начальники. Вылезут и начнут на всех орать.

– Не на всех, а на тебя, – лениво уточнил Мирон, закуривая очередную сигарету. – На нас орать бесполезно, мы люди гражданские, значит, для армии материал полностью отработанный. И вообще, почему орать? Мы же с трофеями, подготовились.

Всех, кто остался жив после этой заварушки, мы тщательно обыскали, крепко связали, в том числе серебряной нитью. А затем выложили в один рядочек, как будто к распродаже приготовили. В качестве «главное приза» были связанные Стеблов и Фолькштайн, Эдик должен оценить.

Трупы тоже свалили в аккуратную кучку, а сами завалились прямо на землю и глазели на небо. Иногда хочется просто лежать и смотреть на облака, понимая, как это красиво, и какой ты был дурак, что не ценил эту красоту раньше.

Эдик выскочил из вертолета первым, даже раньше группы «тяжелых», занявших круговую оборону, что являлось грубейшим нарушением всех мыслимых и немыслимых приказов и наставлений. Он подбежал к нашей троице уже успевшей подняться на ноги и бросился обнимать оторопевшего от такого развития событий Мирона.

– Спасибо тебе большое, спасибо, – приговаривал он, пытаясь обхватить своими худенькими ручками массивную тушу моего напарника. – Спасибо, что не бросил его, что помог! Я твой должник, спасибо тебе!

Мирон немного изумился от такого бурного проявления чувств, а стоявшие поодаль большие начальники вообще пребывали в замешательстве. Мерзкий попытался что-то доложить дядьке в генеральских лампасах, но тот только досадливо отмахнулся, с любопытством оглядывая место побоища.

Впрочем, ничего сверхъестественного он всё равно не увидит, а все мало мальски полезные вещи Эдик обязательно заберет с собой. Уж в этом я уверен на двести процентов.

Когда господин полковник подошел ко мне, то лезть с объятиями уже не стал. Мы стояли и молча смотрели друг на друга. Нам было этого достаточно. Мы можем бесконечно долго хохмить при встрече или материться, но сейчас все это было наносное.

– Где кольцо? – Спросил Эдик.

– Где-то там, – мотнул я головой в сторону горки трупов.