— Вижу…, — Штабс-капитан куснул губу. На каждом прямоугольничке были нарисованы одна цифра (
— Вот что…, — Николай отдал удивительный предмет солдату. — Не нашего ума это дело. Сказано — собрать всё странное. Это — странное. Тащи к фон Гербельту…
…Когда в воздухе засвистели пули, Дронов не удивился — скорее даже обрадовался. Со дня штурма Токмака миновало больше двух недель, и всё это время русская армия продвигалась вглубь вражеской территории, не встречая никакого сопротивления. Войско еле ползло. С потерей дирижаблей огромное количество груза пришлось навьючить на верблюдов и купленных у местного населения лошадей, а для перевозки разобранных броневозов — сколотить импровизированные платформы на высоких колёсах, которые ломались каждые несколько километров. В таком положении следовало бы беречься частых «укусов» вражеской конницы и ночных налётов, однако хокандцы словно сквозь землю провалились. Передовые и фланговые разъезды не видели противника даже издали. И вот, наконец…
— На землю! — Скомандовал штабс-капитан, соскальзывая с коня — так, чтобы скакун прикрывал его от выстрелов. Сопровождающая офицера семёрка драгун не промедлила с исполнением. Солдаты залегли за камнями и осыпали пулями густую рощицу на склоне холма, откуда велась стрельба. Перестрелка длилась буквально пару минут, потом из рощи вылетел отряд в полдюжины всадников. Нахлёстывая лошадей и пригибаясь к гривам, они умчались куда-то на юго-запад. Преследовать их было рискованно, да и вряд ли драгуны смогли бы настигнуть местных легкоконных наездников.
— Все целы? — Дронов осторожно приподнялся из-за укрытия.
Ему ответил нестройный хор голосов — всё, мол, нормально.
— Куда летуны смотрят? — Унтер Семёнов всухую сплюнул на пыльную землю. — Толку от них…
— Летают высоко…, — Николай глянул на едва заметную точку разведывательного дирижабля, парящего далеко впереди. — Противовоздушных сюрпризов боятся… Да и не смогли бы они под кронами деревьев такую малую группку разглядеть… Вот затем нас в дозор и гоняют.
Штбас-капитан встал, отряхнул колени. Посмотрел вслед улепётывающим хокандцам, сказал решительно:
— Возвращаемся. Нужно доложить. Очень это похоже на передовую разведку.
— Уж надеюсь, большое-то скопление войск аэронавты наши не прохлопают…, — Семёнов произнёс это с заметным сомнением.
— Надейся…
Путь назад был недолог. Корпус встал лагерем в живописной зелёной лощинке, по дну которой бежал ручеёк — к сожалению, слишком слабый, чтобы покрыть нужды многотысячного отряда, обременённого верховым и вьючным зверьём. Сама лощина тоже оказалась корпусу тесновата, так что палатки взбирались на её пологие склоны и словно бы «выплёскивались» через края. Воздухоплаватели со своей единственной канонеркой так и вовсе устроились особняком, в сотне метров южнее, выставив своих часовых.
На въезде в лагерь Николая окликнули.
— Штабс-капитан Дронов! — Размахивая фуражкой, бросился ему наперерез молодой офицер. Николай узнал в нём одного из адъютантов командира корпуса. — Вас срочно к полковнику! Срочно!
— Да я и сам…, — Несколько растерялся штабс-капитан. — А что случилось?
— Понятия не имею. — Признался адъютант. — Но срочно.
— Ох ты ж…, — Дронов спешился, дёрнул для профилактики закреплённый у седла шлем, который так и не надел во время стычки, бросил поводья ближайшему драгуну. — Езжайте, я сам доложусь.
Большущая белая палатка командующего изначально была установлена на берегу ручья, где изгиб русла образовывал уютную заводь — но теперь воды в ней не осталось, обнажилось илистое дно. Николаю от этого зрелища почему-то сделалось немного грустно, хотя сентиментальностью он никогда не страдал.
— Проходите. — Молодой офицер отдёрнул полог палатки и посторонился, пропуская. Штабс-капитан кивнул ему и вошёл внутрь. Прикрыл глаза, привыкая к полумраку, отдал честь: