Гладкая кожа принцессы быстро трескалась, как раскаленная жаром пустыня, и под ней проступала чешуя. Шея начала вытягиваться, позвонки один за одним с болезненным хрустом проступали вдоль спины, протыкая кожу, а шипованый хвост нервно бился о каменный пол. Мелюзель превращалась в то самое чудище, которое он так жаждал одолеть. Окрашенный заходящим солнцем витраж за её спиной нестерпимо сверкал лиловыми, бордовыми и кровавыми тонами, отчего в глазах плясали всполохи.

Увидев супруга, принцесса в ужасе закричала, закрывая лицо. В этот миг магия начала действовать: волшебные стеклышки, которыми он заменил прежние, превратились в крохотные зеркала. Это и было то средство, о котором поведал ему старик: чудовище должно узреть в нём своё отражение, и тогда оно обратится в камень. И теперь принцесса кричала от боли и страха — вокруг, сколько хватало глаз, её окружали сотни и тысячи отражений отвратительного монстра.

— Зачем, зачем ты это сделал? Почему ослушался меня? — вскричала она. — Почему нарушил клятву? Ведь я взяла с тебя всего одну!

— И эта одна отравила всё моё счастье, Мелюзель! — воскликнул несчастный стекольщик. — Прости меня, — рыдал он, — что мне теперь сделать, чтобы всё вернуть?

— Ты уже ничего не можешь исправить, как не можешь починить разлетевшееся вдребезги зеркало, — горестно ответила ему принцесса. — Нам больше не быть вместе!

Ей было всё труднее говорить: волшебство действовало, и она обращалась в камень — он уже пополз от кончиков её ног вверх.

— О, не покидай меня! Останься со мной, Мелюзель!

— Это не в моих силах! Наше счастье длилось недолго, но было настоящим. Тобой правило не любопытство, а любовь ко мне.

В то время как её левая рука уже обратилась в крыло, правая безвольно повисла под холодной каменной тяжестью.

— Беги, любимый, беги! Как только последний закатный луч коснётся витража, превращение закончится, и в тот же миг монстр убьёт тебя!

Половина её волос застыла каменной волной, в то время как на месте второй уже вырос роговой гребень. Её голос изменился до неузнаваемости, и теперь походил на рык.

— Я не оставлю тебя, Мелюзель, — сказал юноша сквозь душившие его слёзы.

Несмотря на то, что она уже наполовину обратилась в зверя, он всё ещё видел перед собой лишь свою прекрасную принцессу, и готов был провести с ней свои последние мгновения, даже если это будет стоить ему жизни.

Камень уже подбирался к её лицу, но и обращение заканчивалось — ещё минута, и последний луч погладит стекло за её спиной.

Не в силах пережить мысли о том, что убьёт любимого, Мелюзель бросилась в окно, в последний раз разбив витраж на тысячи сверкающих осколков. Они взметнулись в воздух подобно погребальному салюту. Но не успела она сделать и двух взмахов крылом, как волшебство довершило своё дело, подобравшись к сердцу. И она камнем рухнула на площадку перед замком, так и оставшись наполовину девушкой — наполовину монстром, известным влюблённым с древнейших времён.

Рассказчик умолк, и только тогда я сообразил, что уже давно отложил свой блокнот, взволнованно внимая истории.

— И правда, печальная легенда, — вздохнул я и тронул старика за плечо, потому что он, кажется, и вовсе забыл обо мне, задумавшись о чём-то и глядя на горизонт.

— Это не легенда, — возразил он, — доказательство перед вами.

Я ещё раз взглянул на скульптуру в центре розария. В ней безымянный ваятель запечатлел диковинное чудо, плод своего воображения: наполовину прекрасная дева, наполовину чудовище. Вечернее солнце ласкало его розовыми лучами, делая камень похожим на теплую кожу. В скульптуре было столько жизни и движения, а на лице — муки и восторга человека, принимающего жертву, что в этот миг я почти готов был поверить в рассказ старика. Дева протягивала руку, будто в мольбе, к стенам замка у нас над головами — туда, где на месте прежнего витража зияла огромная дыра, с осколками по краям.

— А что же стекольщик? Он, верно, умер от горя? Ведь это он был виноват в случившемся.