Скрывать был точно не вариант. Андрей Карлович человек не простой: гневливый, властный, бывший бандит, хоть сейчас это вроде как никто и не помнит, а Лина может и не догадывается даже. Но мне батя пару тёмных историй рассказывал, и я всю глубину кабздеца, в который сам забрёл, прекрасно осознавал. Если мы такого человека будем долго за нос водить, а он потом случайно узнает, то по голове меня точно не погладят, разве что битой. Это в лучшем случае, а в худшем вальнут и закопают. Без шуток. Так что обманывать- однозначно плохая идея. Надо признаваться. На поклон идти как к барину. И я бы сходил. Без проблем. Только как бы он в меня финку не метнул сгоряча. Он может. Ведь какой конфуз: подогнал дочке еб. ря- водителя. Так что либо вместе с Линкой идти вдвоём. При ней сдержится. Либо ей одной.

Только вот Лина не торопилась, побаивалась. Ведь ругать будет. То, что меня в противном случае не поругают, а похоронят, я конечно молчал, но подталкивал её к папаше на поклон как заведенный. Она думала, что я из гордости. А мне плевать было, какими мотивами кис объясняет мою настойчивость, лишь бы дошла.

Но так и дотолкал. Не успел. Андрей Карлович раньше нас спалил.

Когда меня, слегка помятого, его охрана в тачку затолкала, я подумал, что всё. В лесок везут. Вот тебе и первая любовь, Аверин. Ромео, бл. дь, недоделанный.

Приехали к ментовке, и аж от сердца отлегло. Во дворе СИЗО обычно трупы не закапывают. Завели к следаку в кабинет и оставили ждать. Не знаю, сколько я там проторчал. Телефон у меня отобрали, а часов в комнате не было. Долго, стемнело уже, пока сидел. Вошел следак и положил передо мной исписанный лист. Копию. Наверно не хотели, чтоб оригинал разорвал, или к делу подшили уже. Не знаю. Смотрю, Линкин почерк. Помню, как сердце тревожно ёкнуло. Я был уверен, что Карлович дочку приплетать ко мне ни за что не будет. Да и что она могла такого написать, чтобы мне следователь этот листок чуть ли не в лицо кинул. Начал читать, а там…П…ц короче. Даже до конца не осилил. Я такую дичь разве что в передаче Малахова слышал, когда мать смотрела. Перед глазами поплыло всё. Легкие словно ссохлись, не вздохнуть.

— Это бред какой-то, — просипел и скомкал чертову бумажку. Правильно всё-таки сделали, что оригинал не дали, — мы встречались. Какое, бл. дь, изнасилование с тяжкими побоями. На ней ни одного синяка нет.

— Знаешь, пацан, если бы все насильники сходу говорили, что они насильники, я б безработный был, — ухмыляется следак. И отправляет меня в камеру посидеть — подумать, сообщая в спину, что думать мне теперь так лет десять. У меня даже колени дрогнули.

Сначала у меня был шок. Оглушающий. Сидел и в стену пялился. Хотя нет, не сразу пялился. До этого милые сокамерники попытались отпялить меня. Но спасибо генетике и боксу с семи лет. Этот вопрос мы достаточно быстро закрыли. Разобрав по фингалу на каждого, все разбрелись дальше заниматься своими делами. В общем сначала я отупело сверлил взглядом краску на стене. Слишком много всего разом. Сложно было осознать, что это взаправду всё, реальность. Потом осознал.

И накрыла ярость, неконтролируемая, чёрная. Даже пришлось опять подраться, чтоб хоть чуть-чуть выплеснуть. Алина правда написала эту херню? Правда? П…ц какой-то. И чем же так папочка напугал? Что гулять не выпустит после девяти или карточку золотую отберёт? Это я столько стою? Как непорезанная виза голд? Ведь не дура же, понимает, чем это мне грозит. Бл. дь, бл. дь, бл. дь! Меня аж трясло. Если б ко мне тогда Линку запустили, я бы наверно и правда её чуть бы не убил. Так обидно было.

Потом подотпустило как-то. Ну как бы… Ну а что я хотел? Сам дурак, что полез, ведь знал же. Знал, что Лина слабая, что ей сложно жесткому отцу противостоять. И даже любил её за это. За эту слабость женскую, мягкость, беззащитность. Просто не думал никогда, что против меня обёрнется. Смысл злиться на неё. Не злиться надо — забыть. Даже если не забывается.

Через два месяца камеру просто открыли, а мне просто отдали вещи.

— Ну, Аверин, здесь подпиши и п. здуй, — устало трёт переносицу старший майор Крамицын.

— И всё? — тупо спрашиваю я.

— Нет, бл…дь, на день полиции чтоб жопу свою припёр сотрудников поздравить, — хрюкает он, — Всё, свободен.

И я просто выхожу на улицу. Там меня уже ждут. Знакомый чёрный роллс ройс с незнакомым водителем за рулём. Заднее стекло медленно съезжает вниз и показывается лоб Андрея Карловича.

— Запрыгивай, камикадзе, побазарим по понятиям, — хмыкает Польский и закрывает окно.

Ну трындец, шутник нашелся. Я молча сажусь в машину. Линкин отец окидывает меня сканирующим взглядом и улыбается одними губами.

— Ну что, откинулся? Спасибо скажешь? — тянет он.

Я не отвечаю и жду, что дальше. Он же не за благодарностью приехал. К тому же я её мягко говоря не испытываю. Андрей Карлович выжидает несколько секунд, откашливается и переходит на деловой тон.

— Значит так, Аверин, слушай меня внимательно. Дважды повторять не буду, но ты вроде и не из идиотов. Хотя по твоему фортелю конечно не скажешь. У тебя три дня на то, чтобы упизд…ть из страны в прекрасное далеко. Хоть куда. Сутки тебе на размышление, позвонишь- скажешь. Любую визу сделаю, билеты куплю и на первое время дам. Дальше сам разберешься. Перед батей мне твоим неудобно, хороший мужик он, толковый. И не виноват, что сынуля нижней головой думает. Так что это ему спасибо говори. Так бы сидел до победного. И не приведи Господь узнаю, что к Алине опять свой стручок пристраиваешь. Вырву с корнем и в глотку запихаю. Понял?