23

Ни через день, ни через два анкетных данных Катиной матери Корнет не раздобыл, о чем и сообщил нам с тетушкой по телефону. В конторе в эти дни Оболенский почти не появлялся. Не знаю, каким образом он пояснил ситуацию Григорию, но и сам Григ, к радости подавляющего числа его подчиненных, тоже вдруг исчез: во всяком случае, три дня подряд летучки вместо него проводил самый бесполезный, но зато и самый безвредный человек в редакции — единственный заместитель Кравцова. О нем я не упоминала ни разу потому, что он не имел никакого отношения не только к Милкиной трагедии, но, по-моему, вообще ни к чему существенному из происходящего в конторе. Если не считать чисто хозяйственных дел, с которыми справился бы любой завхоз… Грига, который по своей природе и убеждениям был настоящий абсолютист, подобная штатная единица, нимало не претендующая ни на авторитет, ни на власть, вполне устраивала.

Что касается нашего отдела, передышка для нас оказалась исключительно односторонней, потому что притихший было Потехин вновь активизировался и начал вызывать всех подозреваемых по второму кругу. И тут же выяснилось, что по поводу Анечки я интуитивно волновалась не зря! И точно так же не зря всю жизнь опасалась неумных людей…

Я не знаю, какое именно давление оказал на Аню Потехин и оказал ли вообще. Вполне возможно, давление все-таки было, поскольку женская часть нашего коллектива после истории с венком просто должна была вызывать у сыщиков повышенный интерес. Во-первых, с начала следствия она оказалась первой более-менее конкретной зацепкой, хотя многочисленные допросы мальчишки так и не позволили сделать выводов хотя бы о возрасте «дамы в шляпе». Сам ужасный венок — об этом откуда-то знала вся редакция — тоже ничего следствию не дал. Ни в одной ритуальной конторе ничего подобного никто не заказывал (за неделю затишья они были проверены все). Но, несмотря на то, что венок оказался самодельным, никаких отпечатков пальцев, вообще ничего указывающего на его автора, на нем так и не обнаружили.

Но вернусь к Анечке. Эта трусиха, хотя ее наверняка за язык никто особо не тянул, перепугавшись за собственную шкуру, настучала Потехину на Рудика, заявив, что Милка накануне своей гибели бросила влюбленного в нее фотокора. На следующий же день повестки в прокуратуру получили двое: Гофман и я. Обоим следовало явиться пред светлые очи господина Потехина с разницей в час…

До Корнета я дозвонилась только около полуночи. И мне сразу же не понравился голос Оболенского, явно пребывающего в раздраженном состоянии. Выслушав меня, он для начала довольно хамским тоном поинтересовался, чего я, собственно говоря, хочу от него? Присовокупив, что если я полагаю, будто Потехин докладывается ему обо всех своих следственных действиях, то глубоко заблуждаюсь.

Обидевшись, я сухо извинилась и совсем уже собралась класть трубку, когда Корнет наконец усовестился и смягчился.

— Погоди, — буркнул он и тяжело вздохнул. — Ну ладно, Анька твоя еще та дурища… Мало того, что Рудика зачем-то подставила, так еще сама же об этом раззвонила по всей конторе… Ну а ты-то чего суетишься?

— Как это — чего? Ясное дело, что на данный момент подозреваемые номер один — женщины… А их у нас, можно сказать, кроме Аньки одна я… Эту козу уже можно не считать, так что… Корнет, я согласна с Григом: пора сдавать карты Потехину!

— Нет! — Он закашлялся, видимо от возмущения моей трусостью. — Понимаешь? Нет!..

— Ну почему? Почему?!..

— Скоро узнаешь почему… Маринка, — голос Оболенского наконец окончательно смягчился, появились даже какие-то почти задушевные интонации, — я даю тебе честное слово, что самое большее через пару дней ты узнаешь почему… И не нужно держать Потехина за круглого идиота, он один из лучших следаков среди всех, кого я знаю. Обрати внимание: убийца — человечек крайне непростой, ему (или ей) оказалось мало угробить свою жертву, понадобился еще и антураж… Что-то вроде жирной точки или, если хочешь, заявления, что это месть… Перед нами явно образованный, если учесть цитату из Библии на ленте, интеллигентный человек, глубоко продумавший и осуществивший свой преступный замысел… И конечно, это человек, одержимый своей идеей не один день, не неделю и даже не месяц.

— Корнет, — прервала я Оболенского, — для чего ты это все мне говоришь? Можно подумать, я сама не понимаю… Но Потехин…

— Будь спок, и Потехин это понимает не хуже тебя, а гораздо лучше! Не далее как с час назад, например, он высказал предположение, которое тебя наверняка обрадует: «дамой в шляпе» мог быть и переодетый мужик, если учесть, что убийца — человек с фантазией. Без фантазии такой веночек хрен сочинишь…

— Серьезно?! — и впрямь обрадовалась я. — И что?..

— И то… — Корнет немного помялся. — Единственное, о чем можно говорить наверняка, — убийца не толстый, нормального телосложения и среднего роста: либо не слишком высокий мужик, либо женщина выше среднего… Так что единственный, кто не попадает под эти параметры, — твой любимый толстячок Калинин и Колька-«близнец», поскольку дылда…

— Господи, Рудик…

Оболенский промолчал.