Но сделанные Бертильоном измерения не лгали.
Равашоль, представ перед судом как виновник взрывов на бульваре Сен-Жермен и на Рю-де-Клиши, отрицал свою причастность к убийству в Сент-Этьене. Судьи же, парализованные, как видно, страхом от угроз, сыпавшихся в адрес парижской юстиции, не решались сказать ни одного резкого слова.
Но вот 20 июня Равашоль, обвиняемый в убийстве и ограблении в районе Сент-Этьена, предстал перед судом присяжных департамента Луара в Монбризоне. Председатель суда Дарриган прибыл из Лиона. Он чувствовал себя свободным от неуверенности и страха, сковавших парижских судей. Как только Равашоль понял, что игра в запугивание окончена, он сбросил маску. Громко, высокомерно и цинично он заявил, что одна из его фамилий действительно Кенигштейн, а ограбление могилы баронессы Рош-Тайе и убийство отшельника Жака Брюнеля – дело его рук. Это было признание человека распущенного, для которого слова анархистов об уничтожении власть имущих служили прикрытием его собственных устремлений убийцы.
Когда Равашоля, приговоренного к смерти, вели ранним утром 10 июля по улицам Парижа к месту казни, он надрывно распевал: «Хочешь счастливым быть – вешай своих господ и кромсай попов на кусочки». Его последними словами на эшафоте были: «Вы свиньи, да здравствует революция!»
К сообщению о разоблачении Равашоля, весть о котором облетела все европейские страны, присовокупилось известие и об истории проведенной Бертильоном идентификации, способствующей этому разоблачению. Во всех столицах мира обратили внимание на бертильонаж. Казалось, не было больше никаких препятствий его победоносному шествию по всему миру.
8
На лондонской Международной выставке 1884 г. было много диковинок – больших и мелких, незабываемых и совсем не остающихся в памяти, забавных и занимательных. К последним надо отнести павильон, где каждый посетитель за три пенса мог измерить и оценить некоторые свои физические и духовные возможности.
Уплатив билетеру за вход, посетитель оказывался в длинном помещении, в конце которого стоял стол с различными инструментами и аппаратами. Тут же находился молодой человек, преисполненный готовности подвергнуть желающих тесту. Он мог измерить размах рук, рост, длину верхней части туловища, вес человека. Замерял он также силу мышц рук, быстроту реакции, объем легких, проверял зрение, умение различать цвета, слух. В другом конце павильона при выходе посетителю выдавали карточку с полученными данными. Павильон пользовался огромной популярностью.
Иногда в этом павильоне можно было встретить респектабельного господина лет шестидесяти, выделявшегося голым черепом, окаймленным узким венчиком волос. Это был сэр Фрэнсис Гальтон – один из тех ученых-дилетантов (какое нехорошее слово!) XIX в., которые так много сделали для прогресса естественных наук.
Фрэнсис Гальтон, сын состоятельного фабриканта, родился в 1822 г. в Бирмингеме. Вначале он изучал медицину, но так и не приобщился к врачебной практике, а целиком посвятил себя научным интересам и путешествиям. Обладая полной материальной независимостью, он объездил множество стран. В 1840 г. побывал в Гисене (Германия) для того, чтобы познакомиться с известным немецким химиком Юстусом Либихом. Затем посетил Будапешт, Белград, Константинополь, Афины, Венецию, Милан и Женеву. Все эти путешествия на лошадях и в экипажах были крайне изнурительными. Результатом их явилось физическое и психическое переутомление, впрочем, часто повторявшееся на протяжении всей его жизни, что не помешало Гальтону дожить до девяностолетнего возраста.
Воодушевленный работой своего кузена Чарлза Дарвина «О происхождении видов», в которой много внимания уделялось проблеме наследственности, Гальтон в 60-х гг. XIX века заинтересовался вопросами передачи по наследству физических и духовных свойств и способностей. Для решения этой задачи ему нужны были статистические данные. Годами собирал он материал. С этой целью и был создан описанный выше павильон на международной выставке. Все копии данных, полученных в результате измерений посетителей выставки, отправлялись в архив Гальтона. Когда в 1885 г. выставка закрылась, Гальтон пришел в такой восторг от обилия полезного статистического материала, что не успокоился до тех пор, пока ему не удалось открыть при известном лондонском Саут-Кенсингтонском музее стационарную измерительную лабораторию. Одно время даже считалось хорошим тоном подвергнуться измерениям Гальтона, которые производил его ассистент сержант Рэндл. Гальтон вскоре прославился как самый выдающийся из английских специалистов в области антропометрии.
Так обстояли дела, когда весной 1888 г. весть о назначении Альфонса Бертильона шефом полицейской службы идентификации Парижа достигла Лондона. Научное «Королевское общество» заинтересовалось бертильонажем и попросило Фрэнсиса Гальтона выступить по данному вопросу на одной из его знаменитых «пятниц». Никто в то время не представлял себе, каковы будут последствия этого приглашения.
Гальтон принял приглашение и тут же отправился в Париж, дабы подробно узнать обо всем от самого Бертильона. Впоследствии он так рассказывал о своем визите: «Я встретился с месье Бертильоном во время моего кратковременного визита в Париж и имел возможность ознакомиться с его системой. Ничто не может превзойти ту тщательность, с которой его ассистенты производят обмер преступников. Их действия точны и быстры. Все прекрасно организовано…»
Но Гальтон не ограничился только сообщением об открытии Бертильона. Столкнувшись однажды с проблемой идентификации, он решил основательно заняться этой темой.
Тем временем статьи, написанные доктором Фолдсом и Уильямом Хершелом и опубликованные ровно восемь лет назад в журнале «Нейчер», были основательно забыты. Фолдс, ставший между тем полицейским врачом в Лондоне, все еще предпринимал тщетные попытки заинтересовать Скотленд-Ярд и британского министра внутренних дел своей идеей об отпечатках пальцев, а пока что частным образом, ворча и возмущаясь, продолжал свои опыты.
В каком-то уголке феноменальной памяти Фрэнсиса Гальтона сохранилось воспоминание об открытии, описанном в «Нейчер». Гальтон отправил в редакцию письмо с просьбой представить ему более подробные сведения по данному вопросу. Журнал немедленно откликнулся на его просьбу, но опять-таки по какой-то случайности редакция переслала Гальтону статью не Фолдса, а именно Уильяма Хершела, который, несколько поправив здоровье, проживал все там же, в Литлморе, и тоже в частном порядке занимался проблемой отпечатков пальцев. Узнав, что им заинтересовался сам Гальтон, Хершел понадеялся, что этот интерес даст новую жизнь его изобретению и оно получит практическое применение. Без малейших колебаний он переслал Гальтону весь свой материал. Вскоре он и сам посетил Гальтона, чтобы лично продемонстрировать ему способ получения отпечатков пальцев.
И тут произошло то, что обычно случается лишь при наличии такого исключительного ума, каким обладал Гальтон.
Он десятилетиями занимался антропологией и антропометрией, и ему, казалось бы, было предначертано стать приверженцем Бертильона. Но, ознакомившись с присланными Хершелом материалами, он сразу понял, что в руки к нему попало нечто более значимое, чем бертильонаж. Разумеется, система Бертильона – большой шаг вперед. Но если бы удалось осуществить идеи Хершела, то новый метод сделает возможным еще больший прогресс. Открывающиеся при этом перспективы поистине необозримы.
Во время подготовки к докладу, прочитанному Гальтоном 25 мая 1888 г., у него не хватало времени для того, чтобы вплотную заняться новым феноменом. Но он не упустил возможности упомянуть в своем выступлении, что, кроме бертильонажа, по всей вероятности, существует еще один способ идентификации – отпечатки пальцев, – на который пока не обратили надлежащего внимания.
Сразу же после доклада Гальтон погрузился в работу. В первую очередь его интересовал вопрос, действительно ли отпечатки пальцев остаются неизменными на протяжении всей жизни человека. Коллекция собранных Хершелом отпечатков, представлявшая собою материал тридцатилетнего наблюдения, выглядела достаточно доказательной. Тем не менее Гальтон дал распоряжение отбирать отпечатки пальцев у всех посетителей Саут-Кенсингтонского музея. Он чувствовал, что напал на след нового «чуда рода человеческого». И хотя сержант Рэндл все еще продолжал измерять рост, остроту зрения и физическую силу посетителей музея, Гальтона уже интересовала только тема папиллярных линий. С каждого отпечатка пальцев он велел делать увеличенные фотоснимки, чтобы их легче было сравнивать. Через три года в коллекции Гальтона было гораздо больше отпечатков, чем в коллекции Хершела. Ни разу за это время отпечатки пальцев одного человека не совпадали с отпечатками пальцев другого. Как установил Гальтон, по математической теории вероятности шанс совпадения отпечатка какого-либо отдельного пальца одного человека с отпечатком пальца другого человека выражается отношением 1:4. Если же у одного лица отобрать отпечатки всех десяти пальцев – вероятность совпадения будет равняться 1:64 000 000 000. Приняв во внимание общую численность населения земного шара, можно считать, что совпадение отпечатков пальцев двух человек практически невозможно.