Густым роем летели вниз стрелы, камни и брёвна. Потоками лилась горячая смола и кипяток. Падали наземь грубо и наспех сколоченные штурмовые лестницы, с которых валились размахивающие руками человеческие фигурки. И воины, его самые лучшие бойцы, многие из которых были с ним уже более десяти лет, либо погибали, либо, бросив своих товарищей, в панике отступали к находящемуся вне досягаемости поморянских стрел полевому лагерю.
Третий штурм за день окончился неудачей, и польский князь-кесарь Владислав Второй, старший сын короля Болеслава Кривоустого и киевской княжны Сбыславы Святополковны, сам не заметил, как его затянутые в кольчужные перчатки ладони, покинув рукоять меча и узорчатый ремень, опустились вдоль тела и сжались в кулаки. Очередная неудача очень расстроила Владислава, ударив по его самолюбию. Даже находясь вдали от места боя, он слышал впивающиеся в его душу, словно невидимые острые клинки, крики раненых и обожжённых воинов.
Настроение князя ухудшалось с каждой минутой, и, отвернувшись от ненавистного ему города, он посмотрел на людей, которые находились за его спиной, и гневно воскликнул:
– Они бегут! Опять бегут! Как так?! Почему?! Кто-нибудь может объяснить, по какой такой причине вот уже целую неделю мы не можем взять этот паршивый городок?!
Люди из свиты князя-кесаря промолчали, ибо тот, кто решится ответить Владиславу, наверняка станет объектом упрёков. Это знали все. Поэтому польские воеводы, когда князь-кесарь смотрел на них, понуро опускали головы. Ведь это их воины раз за разом откатывались от стен Пырыцы. Поморянские князья, Ратибор и Свантибор Грифины, которые считались вассалами Владислава и сами привели его на свою землю, кривились так, словно у них во рту находилось нечто нестерпимо кислое, и принимали покаянный вид. Командиры полунезависимых отрядов, которые прислали ему в помощь младшие братья, дети проклятой сучки Саломеи фон Берг, еле заметно усмехались. А человек, из-за которого Владислав изменил свои планы и направил собранную им армию в Померанию, долговязый пожилой священнослужитель в строгой чёрной сутане и с большим медным крестом на груди, померанский епископ Адальберт, сохранял полнейшую невозмутимость и гнева князя-кесаря ничуть не боялся.
Молчание свиты ещё больше разозлило Владислава. Однако сорвать свою злость было не на ком, и он топнул ногой. Под подошвой покрытого стальными чешуйками сапога взметнулась сухая осенняя пыль. Князь-кесарь снял с головы украшенный серебряными крестами остроконечный шлем, и слуга, молоденький парнишка из знатной польской семьи, как и господин, в полном доспехе, принял его. Владислав стянул с правой руки перчатку и пальцами провёл по шикарным слегка обвислым усам. Он ещё раз посмотрел на свиту, кинул взгляд в сторону Пырыцы и раскинувшегося вокруг стен военного лагеря, сплюнул и направился в свой шатер. На сегодня боевые действия были окончены, но не для него, потому что князю-кесарю предстояло выработать новую тактику военной кампании и, проходя мимо свитских, он бросил:
– Грифины, за мной!
Братья покойного поморянского князя Вартислава, которого убили проклятые дикари-язычники, поплелись за своим покровителем. А помимо них вслед за Владиславом направилось несколько польских воевод и епископ Адальберт.
В шатре полководца было прохладно и царила полутьма. Владислав вошёл внутрь, и юные служки тут же задрали брезентовые полога вверх, а затем помогли сюзерену скинуть доспех и лишнюю одежду. Сначала они сняли расшитый косыми андреевскими крестами и пятиконечными звёздами тёмно-синий плащ. Потом распустили многочисленные ремешки брони, и каждая деталь доспеха стала занимать своё место на специально приготовленных дубовых распорках. Латный нашейник, налокотники, наколенники, поножи, перчатки, тяжёлые сапоги, украшенный белым эмалевым орлом на красном щите нагрудник и кольчуга. Далее пошли войлочные поддёвки, и, наконец, князь-кесарь остался в одних толстых вязаных чулках серого цвета и в покрытой мокрыми потными пятнами синей шёлковой рубахе.
В наиболее тёмном углу шатра слуги незамедлительно поставили обтянутое сукном резное кресло, и Владислав, который любил наблюдать за своими подчинёнными из тени, дабы они не видели выражение его лица, сел. Под босые ноги кесаря подсунули тазик с подогретой водой. Он опустил в него ступни и блаженно зажмурился. Привычный моцион помог ему немного расслабиться, и, не обращая внимания на Грифинов, воевод и епископа, он задумался…
С чего всё началось и почему он оказался под стенами Пырыцы? Хм! Истоком стало то, что умер его великий отец Болеслав Третий Кривоуст, который перед смертью обнародовал, что делит Польшу между всеми своими отпрысками. Владиславу, как старшему сыну, доставалось больше всех. Немалая часть Великой Польши, добрая треть Малой Польши, кусок Куявии, вся Силезия, владения племени серадзов и номинальная власть над Гданьском и венедской Померанией. Наследство было хорошим, грех жаловаться. Однако Владислав был опытнее своих сводных братьев, уже имел неплохую дружину и воинский опыт. А помимо того мог рассчитывать на поддержку русских князей, родственников по матери, и помощь германского короля Конрада Третьего, на чьей сестре, Агнессе фон Бабенберг, он был женат. Поэтому, прикидывая расклад и понимая, что за ним сила, князь-кесарь хотел получить всё. А почему бы и нет, если перед глазами постоянный пример покойного батюшки, который собирал польские земли клинком? И, решившись развязать войну, Владислав стал собирать армию, кинул клич по всем подчинённым ему землям и попросил помощи у заграничных родственников.
Гонцы разлетелись во все концы Польши и за её пределы. Во Вроцлав, который Владислав сделал военной ставкой, стекались дружины опытных воинов и многочисленные ополченцы. Всеволод Ольгович Киевский выслал к нему на помощь своего младшего брата Игоря Ольговича, который вёл больше двух тысяч конной кованой рати. Германский король Конрад Третий обещал князю политическую поддержку. Чешский король, тоже Владислав и тоже Второй, женатый на другой сестре Конрада Третьего, заверил его, что вот-вот пришлёт к нему в подкрепление своих лучших дружинников. И можно было начать войну, которая могла стать победоносной и позволила бы ему называть себя не князь-кесарь, а король, но против вооружённого конфликта на территории Польши выступила католическая церковь и душеприказчик Болеслава Третьего богатый, сильный и влиятельный воевода Петр Власт.
Владислав заколебался. Драгоценное время уходило. Младшие братья, князья-принцепсы, и мачеха, хитрая тварь, тоже стали собирать войска и звать на помощь заграничную родню. Князь-кесарь стал терять преимущество, и в этот момент из Померании к нему прибежали номинальные вассалы братья Грифины и вместе с ними личный капеллан покойного батюшки померанский епископ Адальберт. Венедские князья просили о военной помощи, дабы они смогли сурово и показательно наказать своих соплеменников, которые взбунтовались, отринули истинную веру, вновь впали во тьму язычества и теперь не признают себя подданными Польши. Однако Владислав, мысли которого были заняты исключительно борьбой с родственниками, ответил категорическим отказом. И пришлось бы незадачливым Грифинам, при которых осталось всего полторы сотни верных дружинников, ехать из Вроцлава несолоно хлебавши, но за них сказал своё веское слово епископ Адальберт, и князь-кесарь к нему прислушался.
Епископ встретился с Владиславом один на один, без свидетелей, и попросил его оказать помощь непутёвым вассалам, которые не смогли удержать в узде своих диковатых подданных. А за это Адальберт пообещал ему в конфликте с братьями полную поддержку святой матери-церкви. Это был серьёзный довод, тем более что слова Адальберта подтвердили все наиболее авторитетные священнослужители Польши, в том числе и Якуб из Жнина, архиепископ города Гнезно. Поэтому, посоветовавшись со своими воеводами, которые в своё время вместе с его отцом ходили крестить поморян и заверили князя-кесаря, что очередной поход окажется лёгкой прогулкой, Владислав всё переиграл. Во всеуслышанье он объявил, что слухи о его конфликте с братьями и мачехой сильно преувеличены, а войско собиралось для наступления на венедов. Эта весть молнией пронеслась по всему королевству, и князь-кесарь выступил в поход.
Настроение у полководца, несмотря на то что войско киевлян повернуло обратно и помочь ему решил только очень набожный князь Игорь Ольгович с парой сотен дружинников, было просто великолепное. Ведь под его рукой находилось почти пятнадцать тысяч воинов, и, глядя на такую силищу, он считал себя непобедимым. По дорогам двигались отряды слензян, голеншан, куявов, вислян, полян, ледян и мазовшан, конные летучие сотни из Кракова, здоровенные мужики-лесорубы из прибугских лесов, вспомогательные подразделения, которые прислали братья, наёмники из лужицких сербов, дружина самого Владислава, конники Грифинов, а также ополченцы из Гнезно, Вроцлава, Сандомира и Познани.
Братья-славяне шли в поход на свою дальнюю родню и ни в чём не сомневались. Будет победа. Будут разграбленные города и посёлки. Будут сочные бабы и красавицы девки, которых можно мять и насиловать. И обязательно будет богатая добыча. А затем они вернутся домой и станут вспоминать об этой войне как о славном приключении, о котором можно рассказать внукам. Примерно так думало большинство рядовых воинов из армии Владислава. Однако реальная война далека от героики и басен тех, кто рассказывает о ней взахлёб, которые редко соответствуют действительности. И когда поляки покинули пограничный город Санток и оказались в пределах Померании, а если говорить конкретней, в землях племени пырычан, они в этом убедились.
Небольшие группы венедов, не принимая честного боя и прячась в непролазных чащобах, отстреливали поляков и предателей из дружины Грифинов. По всем дорогам были сделаны завалы и построено множество подлых ловушек. Деревушки на пути польской армии обезлюдели, а припасы, которые оставались в амбарах и сараях, были отравлены. По этой причине войско, которое должно было пройти от Сантока до первого серьёзного города поморян Пырыца всего за три дня, потратило на марш полную седмицу и понесло потери в количестве ста человек только убитыми.
Но вот наконец армия Владислава Второго выбралась из приграничных холмов и лесов и подошла к стенам пырычанской столицы. Свантибор Грифин выехал вперёд и предложил соплеменникам сдаться, но венеды обматерили его, прокляли и заявили, что будут держаться до последнего человека. Обойти Пырыцу тяжело, ибо дорог вокруг немного. Да и нельзя оставлять в тылу сильное укрепление, откуда поморяне могли ударить по польским тылам, и князь-кесарь отдал приказ взять город штурмом.
Взбодрённые обещанием на три дня получить в своё полное распоряжение небедный город, поляки рьяно взялись за дело. Было сколочено множество лестниц, заготовлены щиты-павизы и сделано несколько таранов. За пару дней бойцы Владислава всё приготовили. А затем, после молебнов и исповедей, под напевы трёх десятков католических священнослужителей воины двинулись на штурм, который закончился неудачей и большой кровью.
После этого приступы шли без остановок. Отряды сменяли друг друга, но всё было бесполезно. Запасов в городе оказалось много, точно так же, как и воинов, и Пырыца держалась. И только один раз воины Владислава, презрев смерть и теряя товарищей, неудержимым живым потоком подкатившись к городу, смогли взобраться на стену, закрепиться на ней и даже захватили небольшой пятачок на прилегающих к стене улочках. Но тут в дело вступил резерв поморян, несколько витязей Триглава и полусотня варягов, и лужицкие сербы не выдержали. Они прыгали со стен и бежали без оглядки, лишь бы только не оказаться на пути грозных рыцарей Щецинского храма. И тогда князь-кесарь на время прекратил бесполезные штурмы и дал своим отрядам кратковременный отдых.