— Мама?

— Я здесь, — прошептала женщина, протягивая руку. Кожа на его лице рвалась от ее прикосновения. Ее муж толкнул священника вперед.

— Сделайте что — то, ради Бога.

Губы священника дрожали, он шагнул вперед и поднял трясущуюся руку.

— Я велю тебе, дух…

Ребенок поднял голову с тусклыми глазами. Толпа отшатнулась, крестясь, следя… Взгляд мальчика блуждал по лицам.

— Мама? — прошептал ребенок в последний раз. И бросился.

Не быстро. Рана и смерть ослабили его, сделали неуклюжим на его еще не выросших конечностях. Но женщина не сопротивлялась. Упырь уткнулся лицом в ее морщинистое горло.

Она с бульканьем закричала от боли и любви, прижала существо к себе, хрипя в агонии, но воркуя при этом с существом.

— Я здесь, — прошептала она снова.

А потом маленькое мертвое существо испачкалось ее кровью, замотало головой, подражая младенцу.

Люди побежали с криками.

На улице зазвучал голос, и пришел отец Константин. Он шагал быстро и яростно, золотые волосы стали серебром в свете луны.

— Божий народ, — сказал он. — Я здесь, не бойтесь тьмы, — его голос был как звон колоколов на рассвете. Его длинная роба хлопала и развевалась за ним. Он прошел мимо мужа, упавшего на колени, беспомощно протянув руку.

Он перекрестился, двигаясь так, будто вытаскивал меч.

Упырь зашипел. Его лицо было черным от крови.

За Константином была одноглазая тень, следила за кровавым столкновением с радостью, но ее никто не замечал. Даже Константин, но он и не смотрел. Может, забыл, что не только его голос повелевал мертвым упокоиться.

— Назад, черт, — сказал Константин. — Вернись, откуда пришел. Больше не беспокой живых.

Маленький упырь шипел. Толпа замерла, ближайшие смотрели, застыв от благоговения. Упырь и священник долго смотрели друг на друга, сражались волями. Было слышно только булькающее дыхание умирающей женщины.

Внимательный человек заметил бы, что мертвец смотрел не на священника, а за него. За Константином одноглазая тень махнула большим пальцем, как человек, прогоняющий собаку.