Я опять глупо улыбнулась. Так много существовало разных слов, способных описать чувства и передать мысли, что я терялась в них, испытывая так много всего и сразу.

Время заканчивалось, рассыпалось, как песок сквозь пальцы. Его неумолимый бег было никак не остановить и даже не замедлить. Ирония была в том, что со дня похорон прошло почти десять месяцев, но мне казалось, что этого времени не было, и всё случилось только вчера.

С того рокового дня, повернувшего мою жизнь в другое русло, столько всего случилось, и каждое событие знаменовало ход. Будь то ход Витольда, или мой, но это было движение. И да, каждый раз, принимая то или иное решение, я сомневалась, боялась, или просто вела себя глупо или импульсивно. Однако теперешнее затишье выбивало меня из колеи, путало и утомляло не хуже, чем вознесение и возвращающиеся воспоминания.

– Но почему? Почему, Макс? Почему он молчит?

– Он тебе не ответит, – спокойно заметила белая скрюченая фигура, склонившись над памятником. Старая подруга снова пришла как нельзя вовремя.

– Я знаю, – тихо ответила я. – Знаю, что не ответит! Ему уже всё равно!

– Нет, – возразила она, – не всё равно. Он твой друг, ему не может быть всё равно. Просто это уже не в его власти. Его жизнь закончилась, а твоя продолжается.

– Да уж! Продолжается! – Я поставила игрушечный мотоцикл возле амфоры с искусственными цветами. – Висит в воздухе скорее!

– Это потому что ты ждёшь чего-то плохого вместо того, чтобы предпринять что-нибудь.

– Это ещё что значит? – устало спросила я. Вот опять она за старое взялась! Ну просто не могла нормально сказать то, что было у неё на уме!

– Только то, Нина, что сейчас твой ход, – ответила фигура, исчезая. – И он будет решающим.

Как бы мне не хотелось, чтобы её слова прошли мимо моих ушей, этого не произошло, и они надолго застряли в голове. Конечно, она была права. И если бы я меньше тратила времени на самокопание и прочий понос, которым я страдала в процессе разбирания никчемной себя на детали, то пришла бы к этому сама и намного раньше.

Но тогда на кладбище я не врала: я действительно устала. Однако причина моей усталости была во мне самой. По крайней мере, в большей степени. Я устала от самой себя, от своих противоречий и сомнений, от своего мнения о себе, вообще устала быть уставшей.

Оглядываясь назад, я, положа руку на сердце, могла смело утверждать, что все мои размышления о том, почему я то, почему я это не приносили абсолютно никакого результата, кроме того, что вводили меня в депрессивное уныние и понижали мою и без того низкую самооценку.

Смысла не было ни в чём, а если он и был, то кому какое до этого было дело? Все мы проживали свою жизнь, делаю то, что должны были делать, чтобы выживать. Так было проще хотя бы потому, что каждый подбирал для себя сам меру своих возможностей, исходя из своего образа жизни и того, что его окружало.

И даже если периодически люди и задумывались о том, что можно было поступить по-другому, то это скорее было исключеием из правил, и ничего всё равно не меняло.

Время, отведённое для этой игры, истекло. Настал мой черёд сделать ход, и завершить шахматную партию. Кроме меня этого больше никто не мог сделать.

Фаина прикладывала Игорю компрес со льдом, когда я вернулась домой. Аня с Верой сидели на диване в гостиной с виноватым видом. Заигравшись в мяч, они умудрились зафутболить им Игорю в лицо, и возле губы с правой стороны у него теперь красовался свежий кровопотёк.

– Привет! А мы тут гадали, куда ты запропастилась… – Игорь убрал компрес от лица, забыв что собирался сказать дальше. – Что случилось? – встревожился он.

Стоя посреди гостиной, я смотрела в его разноцветные глаза и думала, как сказать то, что собиралась. Слова никак не хотели слетать с языка, и я перевела взгляд на Фаину.