Поднимая клубы пыли, в расположение выстроенного тумена ворвался всадник. Заметался по широким коридорам между выстроенными отрядами. Наконец определил местонахождение нойона и направил коня к нукерам третьей тысячи. От этой обречённой фигуры исходила незримая волна, заставлявшая увидевшего замереть и умолкнуть.
Весть, которую он нёс, не щадя себя и лошади, не могла быть радостной…
Хасанбек, стиснув зубы, наблюдал.
Как всадник вырвался из-за рядов соседней второй тысячи… Как принялся осаживать полуживого ошалевшего скакуна… Как спрыгнул с него… Повалился в ноги.
Судя по серебряному шлему с белым конским хвостом, этобыл нукер из личной тысячи самого царевича Тулуй-тайдзи.
— Говори! — Хасанбеку было не до церемоний.
— О достопочтенный!.. — голос гонца задрожал и прервался. — Выслушай мужественно…
— Говори!!! — зарычал темник, изнывая от когтистых лапок, истоптавших сердце. — Иначе бу…
— Великий Хан оставил нас…
Солнечный шар взорвался над головой темника! Лицо обожгло струями кипятка. И омертвевшая кожа до боли обтянула череп.
Жизнь остановилась.
— Что?! Повтори, что ты сказал! — это говорил не он. Шевелящиеся сами по себе губы, Онемевший чужой язык. — Повтори!!!
Это говорил кто-то из-под застывшей неподвижной маски, в которую превратилось лицо Хасанбека.
— Вечное Небо забрало его в Облачную Орду… — чёрные от пыли губы гонца шевелились как червяки. И Хасанбек едва удержался, чтобы не раздавить их одним ударом, вместе со страшными, невозможными словами.
Удержался. Гонцы не вольны толковать волю Неба. Не вольны воскрешать ушедших… Воскрешать даже на словах.
— Как?! Как это случилось?!!
— Меня послал Тулуй-тайдзи… Царевич требует, чтобы ты срочно прибыл в Ставку, о великий нойон! Один… Без тумена… Он всё скажет… Объявит последнюю волю Великого Хана.
Гонец говорил что-то ещё. Но темник уже его не слышал. Только удары пульса в висках. И неразборчивый, никак не стихающий шум.
«Ветер? Голос Неба?»
Один взгляд на оруженосца — и тот передал темнику поводья его коня. Миг! — и Хасанбек уже сидел в седле. Всё тот же «кто-то», чужим сдавленным голосом, уже на ходу выкрикнул сквозь маску: