Оглянувшись, он увидел, как развернулась в атакующую лаву тысяча Буджака, как взметнулась над нукерами туча стремительных стрел.

…Первый же залп повалил пару десятков вражеских пехотинцев!

Ещё столько же было ранено. Чёрные фигурки корчились и опускались на землю. В рядах наступавшей «подковы» наконец-то раздались крики. Это неожиданное открытие вызвало прилив сил у всадников Буджака — значит, уязвимы демоны! С ещё большим остервенением громыхнул боевой клич, и ещё два залпа унеслось в направлении врага, оказавшегося не таким уж и страшным… Новые тучи стрел буквально уничтожили первую дуговидную шеренгу наступавших. Видя свою беззащитность перед конными лучниками, две оставшиеся шеренги совершили неожиданный манёвр. Они сначала остановились и грохнулись на колени, словно готовились просить о пощаде. Но тут же, повинуясь новой команде, залегли посреди чистого поля.

«Невероятно! Враги устлали землю собственными телами, словно живым ковром! — Заметив это, Хасанбек остановил неистовый рывок своего бронированного отряда. Кэкэритэн развернулись огромной изогнутой шеренгой и замерли, не веря своим глазам: — Неужели прав был Сибаргха?! Оставалось только втоптать лежавшего врага в землю!»

Страшно завыла труба дунгчи восьмой тысячи, требуя, чтобы воины Буджака уступили им место для яростной решительной атаки. И расступилась девятая тысяча, сместилась в стороны двумя большими крыльями. Лишь напоследок метнула последним залпом рой стрел по длинной дуге, чтобы многие из них на излёте вонзились в неприкрытые спины залёгших врагов.

Неудержимой лавиной хлынули всадники Сибаргхи, направляя своих лошадей на шеренги лежавших демонов.

Оставалось всего ничего…

Сто шагов… Пятьдесят… Двадцать пять…

«Огхталугхтун! Рубить мечом!» — последовала команда.

Пятнадцать шагов…

Взлетели ввысь клинки. Блеснули на солнце…

И нечеловеческий вопль сотен глоток взметнулся над полем битвы! Слился в единый звериный рёв. Хрипы. Стоны. Захлёбывающееся ржание…

Хасанбек остервенело сжал рукоять меча. Замер истуканом в седле. Неугомонная мысль-предчувствие ударила в висок. Ожила. Начала колотиться в поисках выхода.

«Да что же это такое?! Неужели… НАЧАЛОСЬ?!»

Он отказывался верить собственным глазам. Панцирники Сибаргхи не доехали до врага всего каких-то десять шагов и…

Со всего маху наткнулись на что-то поистине жуткое! Невидимое и неумолимое. Передние лошади не просто ударились о преграду — как тогда, при условном штурме холма на лесном пустыре, — они рухнули как подкошенные. Словно у них одновременно разорвались сердца. Видимо, подобное произошло и с их наездниками — мешками посыпались монголы из сёдел наземь, чтобы уже не пошевелиться. А тот, леденящий душу вопль, долетевший до багатуров, исторгли из себя не втаптываемые в землю демоны, а гвардейцы второй и третьей шеренг. Их лошади встали на дыбы. Запрыгали, заметались, будто их жгли калёным железом или же резали на кусочки. И хватались их седоки за головы, прикрывали лица ладонями, выпуская из рук оружие. Срывали с голов шлемы. Дёргали сами себя за волосы, силясь их вырвать…

Только после битвы, выспросив многих участников этого штурма, а также поговорив с Аль Эксеем, понял Хасанбек, что же всё-таки произошло в тот страшный час.

…Сибаргха мчался в первой линии, на полкорпуса лошади обгоняя остальных всадников. Две залёгшие цепи врагов приближались с каждым мгновением. Их чёрные шлемы поблёскивали как разложенные по полю шары-снаряды для стенобитных орудий. Всё ближе. Ближе. Не в силах более сдерживать кипящую внутри ненависть, тысячник выхватил из ножен меч. Взметнул его к небу.

«Огхталугхтун!» — С шелестом и тихим звоном освободились мечи от ножен. Покрылись бликами.

Оставался последний стремительный рывок. И, словно почувствовав свой конец, залёгшие пехотинцы по команде приподнялись и выставили вперёд свои непонятные палицы. Тысячнику даже показалось, что они пытались прицелиться. И будто бы даже эти палицы дёрнулись, или же просто дрогнули…