«Но зато, – сказал я себе, – он снова станет красавцем».

– Сам себя не узнаешь, старина, – сообщил я перепуганному коту за решеткой, прильнувшему к полу клетки, стоящей на сиденье машины рядом со мной. – На этот раз я приведу тебя в полный порядок. Будешь и выглядеть, и чувствовать себя великолепно.

Зигфрид предложил помочь мне, и бедный дрожащий Олли, когда мы водрузили его на стол, покорно подчинился и тому, что его держат, и внутривенной инъекции наркотика. Когда он мирно уснул, я со свирепой яростью принялся за свалявшуюся шерсть: выстригал, подравнивал, а потом прошелся по нему электрической машинкой и долго расчесывал, пока не убрал последний крохотный колтун. В первый раз я только привел его в более или менее божеский вид, но это была истинно художественная стрижка. Кончив, я с торжеством поднял его, и Зигфрид расхохотался.

– Готовый победитель любой кошачьей выставки, – сказал он.

Я вспомнил его слова, когда на следующее утро кошки прошли по стенке к мискам. Жулька всегда была красавицей, но и она тушевалась рядом с братом, чей блестящий расчесанный мех сиял в солнечных лучах.

Хелен пришла в восторг и все время его поглаживала, точно не могла поверить такому преображению. Я, естественно, прятался у кухонного окна, украдкой поглядывая на дело своих рук. И прятаться от Олли мне предстояло еще долго.

Вскоре стало ясно, что мои акции упали совсем низко: стоило мне просто показаться в дверях, как Олли удирал в луга. Такое положение вещей начало меня угнетать.

– Хелен, – сказал я однажды утром, – мои отношения с Олли действуют мне на нервы. Но не представляю, что я мог бы сделать.

– Знаешь, Джим, – ответила она. – Тебе просто надо узнать его поближе, и чтобы он тебя узнал.

Я бросил на нее мрачный взгляд:

– Боюсь, если ты спросишь у него, он тебе ответит, что знает меня ближе некуда.

– Да-да. Но вспомни: ведь все эти годы кошки почти тебя не видели, кроме экстренных случаев. А я кормила их, разговаривала с ними, гладила каждый день. Они меня знают и доверяют мне.

– Ты права, но у меня просто нет времени.

– Верно. Ты всегда куда-то мчишься. Не успеешь вернуться домой и снова уезжаешь.

Я кивнул и задумался. Она была абсолютно права. Я привязался к нашим диким кошкам, любовался, когда они сбегали со склона на стенку к мискам, или играли в высокой луговой траве, или позволяли Хелен гладить себя, но все эти годы я оставался для них почти незнакомым человеком. И я с горечью подумал о том, как стремительно пролетело время.

– Уже поздно, наверное. Но мог бы я, по-твоему, что-то изменить?

– Да, – ответила Хелен. – Начни их кормить. Выкрой для этого время. Нет, конечно, каждый день у тебя не получится, но при любой возможности ставь им миски.

– Значит, ты считаешь, что их привязанность чисто желудочная?

– Вовсе нет! Ты же видел, что они не притрагиваются к еде, пока я их не приласкаю как следует. Они ищут внимания и дружбы.

– Только не моих. Они видеть меня не могут.