Постепенно мы подсели на таблетки, превратившись в наркоманов от искусства.

Нам требовались все новые и новые ощущения. Производители нейротропина всегда были к нашим услугам.

Какое-то время они поставляли на рынок относительно слабый наркотик, предлагавший вашему взору мир, сходный с «реальностью». Однако теперь, когда все больше и больше народу, в том числе Елена и я, не могли и дня прожить без очередной дозы «искусства», психоинженеры запустили в производство куда более сильный препарат.

В течение последующих двух лет мы с Еленой – если мне только не изменяет память – переносились в самые разные миры. Вот их список.

Пикассо (голубой период и кубизм), Брак, Клее, Кандинский, Бальтус, Дали, Пикабиа, Леже, Шагал, Гри, де Коонинг, Бейкон, Климт, Делоне, О’Киф, Эшер, Хокни, Луи, Миро, Эрнст, Поллок, Пауэрс, Клайн, Боннар, Редон, Ван Донген, Руо, Мунк, Танги, де Кирико, Магритт, Лихтенштейн и Джонс.

На какое-то время нас увлек реализм – главным образом в исполнении Вуда, Хоппера, Фразетты и Вайатта. Я попытался собрать в кулак все мои чувства, чтобы решить, хочу я и дальше скитаться по миру живописи или нет. Боже, как я пытался убедить Елену прекратить это вместе со мной.

Однако не успел я собраться с мужеством, как мы уже перенеслись в мир Уорхолла, и я оказался оглушен и ослеплен криком люминесцентных красок. Так что моя затея «завязать» в очередной раз провалилась. Дело было на орбитальной станции, и последнее, что я запомнил, – это как земной шар неожиданно сделался розовым, словно его обрызгали краской из пульверизатора.

Потом, наверное, прошло какое-то время.

В следующий раз я осознал себя как личность, отличную от прекрасного, но, увы, ставшего для меня тюрьмой мира, когда мы с Еленой перенеслись в мир одного неоэкспрессиониста, если не ошибаюсь, какого-то итальянца. Имени я не запомнил.

Мы с ней находились на открытом воздухе. Я огляделся по сторонам.

Небо было серо-зеленым, рассеченное посередине огромной черной трещиной. Свет – нет, то был не солнечный свет, – сочился сквозь нее подобно гною. Пейзаж наводил на мысли об атомной бомбардировке. Я оглянулся, ища взглядом Елену. Она сидела в траве, ужасно напоминавшей щупальца осьминога-мутанта бордового цвета. Цвет ее лица был пепельным и кровавым одновременно, очертания тела окутывала дымка желтоватого оттенка рвотных масс.

Я опустился на траву рядом с ней.

Нет, это действительно была не трава, а щупальца, я чувствовал это кожей, – толстые и омерзительно склизкие. Неожиданно я ощутил странные запахи, и до меня дошло, что свет – тот, что сочился сквозь трещину в небе, – это свет чужого солнца.

Квантовый уровень победил уровень макромира.

Податливая реальность, которую до этого контролировали наши чувства, мутировала.

Теперь мы на самом деле находились в том месте, что видели наши глаза.

– Елена, – умолял я, – нам надо срочно покинуть этот мир. Он ужасен. Давай вернемся туда, откуда мы начали, вернемся к Вермееру. Пожалуйста, если ты меня любишь, уйдем отсюда.

Существо, которое, по идее, было Еленой, открыло похожий на сфинктер рот.

– Мы не можем никуда отсюда уйти, Роберт. Мы вообще не можем никуда вернуться после того, где мы с тобой побывали. Мы должны двигаться только вперед и надеяться на лучшее.

– Я больше не возьму этой гадости в рот. Ты, если хочешь, продолжай. С меня хватит...