– Я не знаю. Все, кто видел вашу драку издалека, говорили о нем, как о мужчине. Он появился неожиданно, просто выпрыгнул откуда-то…

– Но лица его никто не видел?

– Никто. Но если бы это была женщина, то было понятно, да? Ну, по движениям… В общем, он после этого исчез, а твое тело так и не нашли. Одни считали, что ты провалился в глубину гейзера, другие, что уполз… но тогда нашли бы следы? Ты просто пропал – и вот теперь я вижу тебя снова, невредимого, только в синяках и ссадинах, утверждающего, что потерял память. – Она посмотрела на небо. – А что, если ты потерял память, после как упал в гейзер?

Я покачал головой.

– Нет, не получается. Мира сказала, что я был в Херсон-Граде. Оттуда уехал с отрядом в экспедицию к южным склонам Крыма, прислал почтового ворона, назначил встречу, но не пришел в указанное место.

– В той экспедиции ты и нашел что-то древнее, из времен до Погибели?

– Да. Сестра решила, что меня захватили в плен кочевые мутанты и пытали, поэтому я потерял память. Повезла меня обратно в Херсон-Град, но по дороге я вывалился из термоплана. Выходит, карлик расстался с Мирой, прилетел в Инкерман и все доложил Лонгину.

– Не то чтобы доложил… – начала она, и тут на край корзины села белуша. Сложила крылья, повернула уродливую голову, глядя на нас немигающим черным глазом-бусиной.

– Пошла! – Лада взмахнула руками.

Белуша захлопала крыльями и улетела. За разговором мы не заметили, как наступило утро.

Солнце поднялось над горизонтом, но высоко над землей было по-прежнему холодно.

Перегнувшись через борт, я разглядывал трещину на корзине. Из плетеной обшивки торчали лохмотья войлока – вот почему осколок брони не пробил стенку насквозь.

– Воевода вез меня в Инкерман, – сказал я, нагнувшись за флягой. – Стоило сбегать от него, чтобы прилететь туда же.

Лада молча смотрела вперед.

– Эй, – позвал я, облокачиваясь на борт. – Поешь, там кусок мяса остался.

В ответ она махнула рукой.

– Смотри!

Отпив, я повесил флягу на плечо, потер ушибленный бок и выглянул.

Правый склон Инкерманского ущелья состоял из трех уступов, рассеченных белой полосой водопада. Левый был почти отвесным, его усеивали мшистые островки растительности, среди них чернели входы в забои, под которыми приткнулись площадки из бревен.

Между этим склоном и уступами протянулись три пологие арки – знаменитые мосты Инкермана.