Обшитый досками борт гондолы покато тянулся во все стороны от окна и нависал надо мной, как гладкая светлая скала, расчерченная горизонтальными щелями. Далеко над головой вдоль ограждения горели тусклые огни ламп, немного ниже виднелись оружейные люки.

Едва не ободрав уши, я втянул голову обратно и присел под стеной, размышляя. Над Инкерманским ущельем дирижаблю ничего не угрожает, вряд ли капитан небоходов прикажет своей команде нести боевое дежурство. Раз так, ночью на палубе будет всего трое или четверо: рулевой и один-два подручных матроса, остальные лягут спать. В темноте я смогу убить или оглушить дежурных, а рулевого заставлю опустить дирижабль к склону ущелья, после чего просто-напросто спрыгну.

Я перехватил нож поудобнее, собираясь вонзить его в раму, и тут от двери донесся скрежет. С тихим лязгом откинулась крышка на окошке, уперлась в железные треугольники, торчащие из двери ниже. На пол камеры легла полоса блеклого света.

Шагнув к койке, я быстро присел, снизу вогнал в нее клинок и выпрямился. В окошке возникла рука с толстой свечой на блюдце, а следом и лицо. Сердце заколотилось в груди, я замер, мгновенно покрывшись холодным потом. Кто бы ты ни был – как же не вовремя ты приперся!

В окошко заглянула Лада. Я шагнул поближе к ней, чтобы закрыть решетку с недостающим прутом. Блюдце звякнуло об откинутую крышку, гостья поправила свечу, глубже воткнула основание в лужицу воска, поставила рядом деревянную миску и сказала:

– Не подходи, пока не разрешу. Я принесла ужин. Здесь хлеб, мясо и овощи.

Я молчал. Взяв свечу, она отступила на шаг.

– Теперь можешь подойти. Но помни: у меня гарпунер. Держи правую руку опущенной, левой возьми миску и сразу отступи назад.

– Зачем пришла одна, если боишься? – проворчал я и, шагнув к двери, взял тарелку. Стало видно, что на Ладе длинное темное платье, плечи закутаны легким шарфом. Тюрбана не было, густые каштановые волосы лежали на плечах. Из маленького колчана на поясе торчали концы дротиков.

– Я не боюсь тебя, Марк, – сказала она, скривив губы. – Ненавижу, но не боюсь.

Марк? Это что, мое настоящее имя? Помнится, Мира сказала, что моего отца звали Август Сид… выходит, я – Марк Сид?

Я пошевелил губами, повторяя имя про себя. Странно – оно не пробудило во мне никаких воспоминаний.

– За что же? – спросил я, беря миску.

– За что?! – выдохнула она, подавшись вперед. – Ты еще спрашиваешь?! Ты… ты самый жестокий человек на Крыме, Альб! Худший из худших!

– И это говорит та, кто живет среди рабовладельцев?

– Лицемер, мразь! Ты… – Она подняла гарпунер. – Тебя ждет такая смерть, о которой еще долго будут рассказывать по всему Крыму! Но сначала ты скажешь, что нашел под склоном!

– Откуда ты знаешь, что я что-то нашел там?

– Карлик рассказал нам. – Она повела стволом сверху вниз, будто прикидывая, куда лучше выстрелить, чтобы причинить мне боль посильнее. – Потому мы и полетели в Редут так быстро. Другие Дома испугались, что Якуб первым все узнает о твоей находке. Теперь выложишь нам все, Альбинос, даже не думай, что сможешь скрыть правду. В Инкермане умеют пытать!

– Значит, Чак появился у вас?

Пламя свечи дрожало на сквозняке, и лицо Лады будто плыло, покачивалось в квадратном проеме, тени быстро скользили по нему.