Костя мотнул головой и сделал еще пару шагов. Теперь голос ударил в правое ухо, гораздо громче:

– Фираю Неушеву ты убил?

– Чего? – спросил Костя вслух, развеселившись. Ну дурдом же: стройка, кровища из носа и голоса. Как после драки с Саньком Калягиным – это третий класс, не, четвертый. Санек в пятом перешел в параллельный, а летом после девятого отравился чачей на метиловом спирте. – Ты чего мелешь, дурилка? Меня тут… Стоп.

Костя наклонился, опершись об арматурину и все равно едва не нырнув носом в бетон, и посмотрел по сторонам. Ничего не было видно, да и не должно бы – динамики направленного звука бывают с ладошку величиной, – но следовало хоть приблизительно оценить расстояние.

– Клоун, ты чей? С инновачечной? – спросил он, делая большие паузы между словами и фразами – и говорить трудно, и прислушаться надо как следует. – Никита Геннадьевич-то в курсе, как вы конвенцию задрали?

Ответа не было. Да и не надо. И без него многое понятно. Перед Костей был огромный зал, уходивший пустотой вправо и влево, далеко за пристроенные где-то на несущих колоннах динамики. Впереди пустоты было меньше, звук барахтался и падал обратно, отраженный недалеким препятствием. Разный звук, не только Костиных речей.

Костя, надев перчатку, поковылял вперед, неритмично цокая арматуриной по полу, а когда более-менее пригляделся, перехватил арматурину как дубинку и покрался беззвучно. Беззвучно не получалось: нос не работал, а через рот дышалось со свистом, и мелкий бетонный мусор крякал под подошвами. Но можно было надеяться, что объект этого не слышит, потому что сам издает звуки сопоставимой интенсивности. Звуки были странными – какое-то шуршание с гулким подстукиванием, будто связку газовых баллонов по полу таскают. Доносились звуки из-за замызганной старообразной двери, – древесная плита под шпоном, – врезанной в самую середку дощатой стены, перечеркивавшей зал, кажется по всей длине. Костя снял перчатку и уперся в дверь кончиками пальцев, осмотрел ручку, замок и петли. Шум оттуда, замок стандартный врезной, дверь открывается внутрь – так что, по идее, выбивается без проблем.

Костя надел перчатку, последний раз прислушался, оперся на арматурину и ударил ногой в замок. Дверь с хрустом отошла на полсантиметра – косяк почти выбился. За спиной рявкнули:

– Не делай…

Костя не дослушал. Он перехватил арматурину и кинулся вперед – сквозь громко отлетевшую дверь, лунный свет и через узкую площадку, перегороженную связанными сорокалитровыми бочками из-под краски. Костя споткнулся о них и полетел, уже увидев, куда, пытаясь извернуться и ухватиться за бочку, за балку, за воздух – и падая мимо, мимо, медленно и жутко. И сразу – быстро.

Ветер вышиб жуть, оставив гулкий восторг понимания. Не было за дверью никакого объекта – был колодец, который станет внутренним двориком с застекленной крышей и стеклянным же галерейным переходом на уровне четвертого этажа. Пока галерея лишь обозначалась парой балок, толстенными рельсами упершихся в черный провал на противоположной стороне. Костя понял это вспышкой, пока пролетал между балками и страшно растопыривался, пытаясь уцепиться хоть за что-то и замечая очень многое: луну в черном круге наверху и блестящие стекла странной подъемной установки внизу, слишком дальние линейки швеллеров и балок под лестничные пролеты и лифтовую оснастку, неровную яму бассейна и человеческую фигурку, вышедшую из тени на третьем этаже, черную, но понятно, что на самом деле темно-синюю.

Ветер вывернул веки и продул спекшиеся ноздри, затылок и живот сладко запели в унисон, и Костя счастливо сообразил, что обязательно спасется, уцепится за крюк или непременно торчащую в таких случаях плиту, а может, сумеет спланировать курткой, чтобы подлететь ближе к обрыву этажа, ухватит объекта за ногу, быстро выкарабкается – и отомстит за свой страх так, что самому потом вспоминать не захочется, и свернет бошки гопам, и сбегает к красоткам сестренкам, и обеим засадит, а потом тоже бошки свернет, и потом боссу

Про босса Костя додумать не успел.