— Да, я и сам не знаю, — честно ответил Дан. А что он мог этому очередному и, скорее всего, довольно важному гостю Марфы Посадницы сказать? Начать делиться с ним сведениями о том, как в темном подъезде, лет так, примерно, через 600 с хвостиком — после торжественных или какие они там будут, похорон всех находящихся в этом зале, его, Дана, жителя того далекого времени, гражданина пока еще не существующего государства, шандарахнули чем-то тяжелым по «башке» и он, нежданно-негаданно, очутился здесь? Приблизительно, за 6 веков до своего рождения..?
«Дылда» подошел к женщине и, придерживая висящий на кованом желтом поясе меч — в украшенных металлическими бляшками ножнах, тоже подтащил к хозяйке дома свободное кресло. Но уже с другой стороны. И также, с размаху, уселся в него. Кресло даже не скрипнуло.
— Во, классно мебель делают, — невольно мелькнуло в голове Дана — относительно кресла и относительно мастеров, делавших его. А также относительно многокилограммового тела «дылды», упавшего в него.
Устроившись, дылда что-то быстро зашептал боярыне. Посадница закивала головой, словно соглашаясь с ним. Дылда прекратил шептать, и уже громко обронил: — Иона болен и не придет.
Посадница снова кивнула головой, будто знала и об этом. Напротив Дана теперь сидело трое, уставившихся на него, людей. И не просто людей, а, как он догадывался, высших чинов Господина Великого Новгорода.
— Блин, — подумал Дан, — это, конечно, здорово, что, едва попав в Новгород, я сразу заинтересовал саму Марфу Посадницу, неофициальную правительницу города, но какого черта они смотрят так, словно примериваются, с какой стороны начать сдирать с меня шкуру. С левой или с правой… — Дан почувствовал нарастающее раздражение. Его всегда злило непонятное внимание к своей персоне, а тут тем более. В голове у него крутились разные мысли и одна из них: — Что они могли узнать обо мне, коль так таращатся? — относилась к гончару Домашу. — Может, гончар им сказал, что у меня крылья на спине растут и хвост..? И, вообще, зачем я им нужен? — Когда Дан шел за биричем сюда, он, почему-то, совсем по-другому видел это «рандеву»…
— Ты, человек, за дурачков нас не считай, — промолвила боярыня. — Не хочешь отвечать — не отвечай, только, вот, тысяцкий утверждает, что ты, хотя и молод зело, но воин… — Посадница полуобернулась к «стоеросовой детине»: — Я верно говорю, Василий?
«Детина» ухмыльнулся и подтвердил: — Верно, матушка! — Голос у тысяцкого был низкий, с легкой хрипотцой.
— А, — подумал Дан, — так это тысяцкий…
— Вот, — наставительно произнесла боярыня, — а пошел в работники…
Дан замялся. Да, уж, попал. Еще с курса средневековой истории он помнил, что воин не мог, не должен был идти в работники, ибо это противоречило всей морали средневекового общества. Эта троица приняла Дана за воина и теперь нужно было как-то объяснить им, что сие не так… или не объяснить. Дан пристально обвел взглядом горницу и людей, сидящих напротив…
— Ты глазом-то не зыркай, — отреагировал на его «осмотр» тысяцкий и поправил меч на поясе, демонстративно поправил. — Мы тебя не в «темную» сажать позвали, а разговор говорить!
— А я и не пошел в работники, — наконец, решил сказать Дан, — я просто очнулся в сарае у Домаша. — И, на всякий случай, уточнил: — Но я не помню, как туда попал.
— Так уж не помнишь? — поинтересовался Василий-тысяцкий с иронией.
— Ага, — мелькнула мысль в голове Дана, — прямо счас я вам все и выложил… Чтобы вы, после моих откровений «крышей поехали». А, еще вероятнее, чтобы вы меня за какое-нибудь исчадие ада приняли и попытались упрятать куда подальше, например, на дно Волхова… Или на сосну повыше. С камешком на шее или колом в груди — смотря, что у вас тут актуальнее… — Как раз перед отбытием сюда из 21 века, Дан успел просмотреть фильм о молдавском господаре — графе Дракуле. Очень, можно сказать, занимательное кино… — Не дождетесь! И, вообще, — успокаиваясь, подумал Дан, — нахрапистый, однако, тысяцкий… — И твердо ответил: — Так уж и не помню! Меня нашли…
— Мы знаем, где тебя нашли, — перебила Дана боярыня. И, вдруг, повернувшись к дверям, позвала: — Онфимий!
В дверь горницы, будто подслушивал, мгновенно вошел слегка прихрамывающий мужчина-блондин средних лет. В отличие от тысяцкого и сына боярыни, его борода и волосы не были заплетены в косы. Моргнув белесыми глазами и не смотря на Дана, Онфимий поставил на стол 2 глиняных жбана — корчагу и ендову. Оба сосуда были расписаны Даном.
— Тебя, ведь, Даном зовут? — уточнила боярыня. И, хотя Дан промолчал, боярыня продолжила: — По тому, как ты ходишь и как окинул нас взглядом, мне и без… — боярыня запнулась на секунду, а затем, словно ничего не произошло, сказала, — Василия ясно — ты воин.
— Значит, все-таки, Домаш постарался, — понял запинку Марфы Посадницы, Дан.
— Правда, тысяцкий утверждает, — обронила, вдруг, боярыня, — к мечу ты не привычен, но я в этом не слишком разбираюсь… Важно другое. Ты воин. И, пока ты лежал у Домаша, ты в бреду ругался не только по-словенски, но и по чужеземному…