Окружающие зрители переключились на сцену более живую и интересную, чем ту, что была в программе. Мадам вгляделась. Округлив глаза, протянула на французском:

– Oh mon Dieu!!! Comment est-ce possible!? – на английском зачастила: – This is mistake. It’s not me. Now I’m locked.

Планшет выскальзывал из предательски вспотевших рук. Биометрический детектор шалил. Операция, на которую уходит несколько секунд, заняла полминуты. Справившись с собой и управлением, Катрин заявила:

– Теперь нам придется обсуждать это в присутствии регионального координатора! Будьте готовы!

– Всегда готов!

Никон проорал уже менее зло, но вызывающе, прямо в лицо Мадам, подняв руку в пионерском приветствии. Та, разумеется, толстого юмора не поняла.

Вечер закончился событием непредсказуемым даже для посвященных в программу представления. В зал ворвались ребята в черных масках и с автоматами. Выстроили всю почтенную публику, включая Никона и его знакомых, у холодных кирпичных стен. На сцене появился массивный человек, тоже в маске. Речь начал жестко, словами выспренными и абстрактными:

– Наша страна в ужасном состоянии! Мы с потрохами отданы за долги предыдущими правительствами! Экономика разрушена. Пенсионеров в десять раз больше чем работающих. А те, кто может, не могут… – запнулся, пытаясь разобраться в путанице, – Предприятия, которые еще сохранились, стоят. Мы движемся к… – опять задумался, к чему же все движутся. – Мы на грани голода и … студеной зимней поры.

Никону почему-то вспомнились строки: «Однажды в студеную зимнюю пору, я из лесу вышел…» Вероятно, в голове оратора тоже глубоко засели строки, выученные в годы, когда мышление еще развивалось. Воображение нарисовало комичную картинку. Рассказав стих, человек на сцене начинает его трактовать, объясняя как в суровую зиму надо добывать в лесу дрова. Это переполнило чашу. Никон хихикнул. Вероятно, блокировка коина еще не выровняла баланс полностью. Элеонора ощутимо толкнула локтем в бок, опасаясь репрессий. Оратор, еще более ужесточив тон, продолжал:

– В это время, Вы, молодежь – цвет нации, устраиваете такое вот безобразие. Вместо того, чтобы думать о том как спасти страну, вы жрете наркоту и участвуете в оргиях. Кто будет рожать детей – новых солдат поднимущих знамя нашего великого народа в будущем? Кто будет восстанавливать разрушенное?

– О мой герой! – не менее выспренно и вычурно воскликнула барышня, игравшая не то фею, не то эльфийку.

Кинулась грациозно к оратору и повисла на его бычьей шее белой тряпкой. Герой, стесняясь активно отрывать от себя полуобнаженную «поклонницу», дабы самому не оказаться участником готической оргии, приказал избавить его от провокаторши своим, задремавшим под аккомпанемент патриотической речи, побратимам. Те, с удовольствием, выполнили требование. Девушку утащили к остальным актерам.

– Весь этот разврат разрушает наше общество, – продолжил назидательно оратор, переведя дух и собравшись с мыслями. – Подумайте о своем будущем! Подумайте о вашем предназначении в этом мире! Вы все погибнете собачьей смертью, если не одумаетесь! С такими жителями наш город обречен.

Никон, сначала с внутренней насмешкой воспринявший патриотические призывы, вдруг зауважал активистов. Любители представлений в стиле готик действительно как бы осунулись, понурились. Мужчины опустили головы. Неужели, совесть проснулась? После ажиотажа и возбуждения, для застуканных на горячем, такая реакция была ожидаема.

Когда источник многозначительных лозунгов иссяк, герой на сцене, раскрасневшись и с надрывом, громогласно проорал самый козырный, на его взгляд, лозунг:

– Слава Перуну!!!

После паузы, необходимой для наполнения воздухом просторных легких, в замке разразилось:

– Богам и Пращурам слава!

Так повторилось три раза. Историческая справедливость восторжествовала. Перун поверг злого литейщика. Никону даже показалось: вмешательство язычников было включено в программу ради пущего драматизму и катарсису. Уж очень контрастно и, в то же время, оригинально все вписывалось. Хотя, событие, последовавшее после, сделало такое предположение маловероятным. На прощание, националисты публично и жестоко отлупили ремнями и плетками жалостно вопившего литейщика и его кровожадных коллег. Неразборчивое возмездие настигло даже Сарата, который и так слыл жертвой и менее всего заслуживал гнева древних богов. Лишь не то фея, не то эльфийка осталась целой и невредимой. Жалко висела изможденная страдалица, пристегнутая уже ребятами в балаклавах, на ремнях и то ли плакала, то ли тонко подвывала в такт.