Книги

В жаре пылающих пихт

22
18
20
22
24
26
28
30
Ян Михайлович Ворожцов В жаре пылающих пихт

Кареглазый ковбой, пиноккио дикого запада, в компании с длиннолицым наемным стрелком и горбоносым маршалом идут по следу приговоренного к смерти Оуэна Холидея. Ведомые жаждой мести, денег и справедливости, они оказываются в неназванных отдаленных краях, где царит беззаконие.

В пути им встретится юный вожак индейских детей Красный Томагавк, кого ищут банды головорезов и его самозваный отец, беглый раб по имени Барка, соединяющий в себе черты лермонтовского Мцыри и хэмингуэйевского старика…

Самиздат,проблемы отцов и детей,Дикий Запад,индейцы 2020 ru ru
Ян Михайлович Ворожцов FictionBook Editor Release 2.6.7 2020 http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65838637 ce60a72f-8e33-4ea9-a3a8-9f560380542f 1.0 Ян Михайлович Ворожцов 547291f8-50bd-4c7e-bc02-ae95d1761036 SelfPub 2022 Ворожцов Я. М. 84(2)6 82-312.4 В75

Ян Ворожцов

В жаре пылающих пихт

Глава 1. Древнейшая из глин

Их трое – черные фигуры на черных лошадях. Непрерывно движутся от зари до зари. Длинные тени в холодной уходящей ночи. На головах потрепанные припорошенные пеплом шляпы. Двое из них, кареглазый и горбоносый, как в фартуках, в выцветших под солнцем пропотевших пончо, а третий, длиннолицый, в старой куртке. У кареглазого брови и ресницы светлые-светлые, будто выгорели от адской жары на солнце бесконечно сменяющихся дней, которые тасует ловкая рука шулера.

Настоящие имена эти трое в здешних краях не произносили – так и были друг для друга просто кареглазым, горбоносым и длиннолицым.

Полоса красной кровоточивой зари и далекий шлейф вулканического пепла в тефлоновом небе возвещают об их пришествии в этот архаичный город, над которым мечутся покрытые пылью задыхающиеся птицы, похожие на иссушившихся адских грешников. Всадники молчаливой процессией двигаются по пустынной улице, вдоль припорошенных пепельно-серыми хлопьями бесцветных домов.

Черные фигуры их выглядят чем-то чуждым и непрошеным, будто изгнанные проповедники отвергнутого мировоззрения, что надели траур по утраченному знанию и давным-давно позабыли, что их объединяло, если помнили. Он не помнил точно.

В сажевых окнах виден блеск зажженных свечей, горящих в мире, который еще помнил, что такое свет. Кругом тишина, ни одной живой души. Они минуют бледные гикори и жухлый сад, оставляют лошадей и одного единственного зачахшего мула, нагруженного имуществом, подвязав их за чембуры к коновязи у гостиничной площади. Дорожка испещрена цепочкой рифленых следов поверх свежевыпавшего слоя сухого пепла.

Горбоносый притаптывает окурок и утирает рот. Сухие темно-фиолетовые губы оттенка прюнели. Кареглазый топчется с ноги на ногу.

Благоразумно ли тут лошадей оставлять, спросил он.

А что, не благоразумно, по-твоему, спросил длиннолицый.

Воздух тут – что в твоем дымоходе.

Ты в мой дымоход не заглядывай, я там золотишко прячу.

Это не займет много времени, обронил горбоносый.

Длиннолицему открыл дверь изнутри черноволосый привратник в безрукавной одежде, и все трое вошли в заполненную бледно-белыми людьми залу, где было темно и туманно даже несмотря на то, что темнокожий мужчина с фитильной жердью, тяжеловесно перемещаясь в загустелом смрадном воздухе, зажигал повсюду многочисленные свечи.

Под потолком, оживляя дрожью пламени незатейливый водяной рисунок на штукатурке, сотней свечей пылала люстра; и хотя саму ее, окутанную пылью, было не разглядеть, но пламя ее отдаленных звезд рождало мнимое гало. Длиннолицый сплюнул сквозь зубы и утер губы рукавом. Свечи горели на подсвечниках в аккуратно соблюденном порядке. В простенки между громадных и витражных, как в церкви, окон были ввинчены канделябры. Стекла серые, как печные заслонки. Всюду плавящийся изжелта-белый воск в течение дня принимал различные формы, постепенно превращаясь в своеобразные экспонаты кунсткамеры, демонстрируя все этапы жизни жуткого бесформенного существа, от рождения и до смерти; и в конце концов свеча потухала в уродливой восковой лужице, и та застывала, как гнущийся под песчаной бурей мусульманский аскет.

Десятки людей, прячущихся в разноцветной полутьме, чувствуя себя древними очевидцами первых восходов и закатов, стояли здесь угольно-черной формацией сгущенной пыли, кашляя, перешептываясь. Они оттаивали в красном свете иллюзорного солнца как ледяные фигуры на маскараде в стране невиданных чудес, где их пронизывал трепет и благоговение, и всеобщая любовь в предвкушении второго пришествия Христа.

Кареглазый, длиннолицый и горбоносый прошли мимо этих людей, но прежде, чем подняться по лестнице, кареглазый оглянулся.

Четвертый ждал их тут – желтоглазый и темнокожий мексиканец по имени Хосе, он теребил соломенную шляпу в руках.