После первой совместно проведенной ночи, которая случилась пару дней тому назад, Мария была «настороже», все время боялась, что все, это конец, Том получил свое. Она с ужасом думала о том, что короткая сказка закончится и вообще, она все выдумала, но Барнс никуда не делся, ничуть не изменился. По-прежнему проводил с ней вечера, по-прежнему был обходителен и галантен, только еще и подарками стал задаривать.

Вечер сегодняшней субботы они собирались провести вместе: сходить в картинную галерею, о которой Том уже несколько раз говорил, а затем погулять по какому-нибудь парку, но весь хороший настрой был уничтожен с самого утра.

– Маш…

– Ты рехнулся, приходить ко мне домой, да еще и в таком состоянии? – Есенина с силой оттолкнула от себя буквально ввалившегося с порога в холл Ковалева. Он едва держался на ногах, выглядел так, будто пил как минимум всю ночь.

– Ты теперь с этим, да?

– С каким еще этим, что ты несешь?! – снова повысила голос Есенина. – Какого черта ты ко мне завалился?! Езжай домой! – потребовала Мария.

– Никуда я не поеду, – прошептал Дима, сползая по стенке вниз. Выглядел он и впрямь помято, а пил и того хуже, уже второй день. В пятницу не явился на работу, на звонки Игоря так и не ответил, а в утро субботы заявился к виновнице всех его несчастий. – Хиддлстон здесь, да? Поэтому пытаешься выпроводить меня?

– Боже ж ты мой, совсем рехнулся, – ответила Есенина, начиная ковыряться в телефоне. Нужно было срочно вызывать такси и сбагривать невменяемого Ковалева. Не хватало ей только возиться с ним пьяным! Вообще-то на сегодня был намечен спа-салон, быстрый шоппинг, потому что надеть на свидание к Тому того, чего он еще не видел, уже не было, и возня с Димой в планы Есениной точно не входила.

– Мааааш… – Ковалев протянул руку, нелепо выбил из ее ладони мобильный, что, тихо звякнув, опустился на пол в коридоре. – Брось его… он тебя не заслуживает…

– Ну конечно… – Есенина хмыкнула и грустно улыбнулась, скрестила руки на груди. – Ты меня заслуживаешь, да? Преследуешь, проходу не даешь и все это стоило мне только стать хоть немного счастливой…

– Это он-то тебя счастливой делает? – На удивление, говорил Дима связано, в голосе сквозила ни то обида, ни то боль, которая отчетлива была слышна в каждом слове. – Ты должна быть со мной… я знаю это…

– Ты пьян, Дим, езжай домой, – раздраженно произнесла Маша. Нагнувшись, чтобы поднять телефон, она никак не ожидала подлого хода со стороны Ковалева – тот дернул ее на себя, ухватив за талию и заставил приземлиться едва ли ни к себе на колени. В нос тут же ударил запах алкоголя, их лица соприкоснулись, жесткая щетина неприятно оцарапала нежную кожу. При всем при этом, Маша ударилась локтем о твердый паркет. Задержать девушку в своих объятиях Диме удалось лишь на пару мгновений. – Придурок ненормальный, а ну отпусти меня! – Есенина смогла вырваться из рук злодея, но совсем ненадолго, в конечном итоге Ковалев вцепился в нее мёртвой хваткой и прижал спиной к своей груди, оплел руками талию, словно проклятая лиана.

– Не пущу…

– Ты больной, Ковалев! Я полицию вызову к чертовой матери! А ну пусти! – Маша в очередной раз дернулась, сидеть на полу в скрученной позе было неудобно, чужие руки причиняли боль, потому что сжимали ее слишком сильно. – Ну же!

– Я люблю тебя… – это прозвучало почти шепотом, но Есенина услышала. И замерла. Перестала вырываться.

Она никому и никогда не признавалась, наверное, даже самой себе, но она ждала этих слов. Много лет. С самой первой их встречи с Димой. И даже после истории с абортом. Она перестала ждать их совсем недавно, потому что сердце, разбитое коллегой с такой легкостью, наконец, начало оттаивать и биться быстрее рядом с другим.

– Дим… уходи. – Он больше не держал ее, руки Ковалева просто лежали на ее талии, она чувствовала их тепло, но силы, удерживавшей ее ранее, больше не было.

– Мне жаль, слышишь? – Дима прижался к ней, уткнулся носом куда-то в изгиб шеи. – Мне жаль, что так вышло, если бы я мог повернуть время вспять, все было бы по-другому, ты была бы моей женой и матерью моего ребенка. Маш… не отвергай меня, я без тебя не могу…

Мария не заметила, как слезы прочертили дорожки на ее щеках. Слышать такое было не радостно, не грустно, а только чертовски больно. Лучше бы Дима никогда не произносил этих горьких слов.

Руки Ковалева принялись гладить ее по голове, волосам, в конце концов Дима снова прижал ее к себе и крепко обнял, пытаясь успокоить, потому что слезы уже застилали ей глаза.