Между тем вопли продолжались с еще большей силой. Вероятно, случилось что-нибудь серьезное. Поэтому, не теряя времени, я бросился бежать вдоль реки, по направлению к хижинам, окруженным небольшими садиками - тоже одна из фантазий Вербека - где жили женатые солдаты.
Там уже собралась целая куча народу. Женщины причитали, солдаты размахивали руками и все говорили разом. И, разумеется, между ногами взрослых путались негритята, эти маленькие чертенята, в поясах из белых бус. Словом, настоящая оамбула!..
Все это происходило перед одной из хижин, около большого костра. Растолкав любопытных, я увидел лежавшего на земле с истерзанным лицом, разодранной грудью и раскинутыми руками капрала Бенни Курмана, одного из наших лучших солдат, которого я сначала не узнал, до того он был обезображен. Он испустил дух в тот момент, когда я подошел. Рядом с ним лежало его ружье, тяжелое Альбини, столь же массивное, как старинный мушкетон, которое было сломано пополам и держалось только благодаря исковерканному и смятому стволу. Хорошая штука, нечего сказать!..
- Соко! Соко! - кричала женщина, топая ногами и угрожающе потрясая руками по направлению к лесу. - Горилла!.. Горилла!..
- В чем дело?.. Что случилось? Отчего весь этот шум? - спросил я у солдата, который в это время запыхавшись и с покрытым потом лицом подбежал к нам. Он подробно объяснил мне, что произошло:
- Бенни - ты знаешь, какой он был храбрый, Буана - хотел убить гориллу, которая несколько минут тому назад пришла есть томаты в его садике. Она уже несколько раз приходила сюда портить наши плантации. Я был вместе с ним, но удрал! - добавил простодушно чернокожий солдат; после чего, передохнув немного, продолжал:
- Бенни выстрелил в гориллу почти в упор и попал ей прямо в грудь… вот сюда! - сказал он, показывая на себе место, куда попала пуля. - Я уже думал, что дело покончено. Не тут-то было! Она бросилась на нас, как симба (лев)… Все слышали это! Тогда Бенни хотел укрыться и, бросив свое ружье, начал удирать. Но соко, скрежеща зубами, нагнала его в три прыжка, обхватила своими длинными руками, вот так!.. и стала грызть ему лицо и плечи. Я слышал, как трещали ребра!.. Затем соко схватила ружье и сломала его пополам. Вот оно! - сказал он, поднимая винтовку.
- Анакуика куфа? Он умер? - спросил солдат, наклоняясь над лежащей на земле бесформенной окровавленной массой, которую представляло обезображенное тело его несчастного товарища.
- И со мной могло бы случиться то же самое. К счастью, у меня быстрые ноги! - прибавил он в качестве надгробного слова.
- Я страшно рассердился! - сказал Смольдерс Капеллю, который, перестав смеяться, внимательно слушал рассказ. - Видал ли ты когда-нибудь такого труса?
- Томбо, ты просто гонгои (подлец)! Разве можно было так удирать? - сказал я солдату. - Хорошо ты поступил, нечего сказать! Разве у тебя не было ружья? Ты также должен был выстрелить. Может быть горилла выпустила бы его…
- Алана манено! (Что делать!) - ответил философским тоном, пожимая плечами, Томбо. - Все равно это не помогло бы. Но этот подлый зверь не мог уйти далеко с пулей в груди… Мы, наверно, скоро найдем его!..
Горилла, действительно, не ушла далеко. На следующий день рабочие, расчищавшие лес для плантаций, в двухстах метрах от поста нашли в кустах ее труп. Они начали с того, что вырезали ей груди, которые по их мнению приносят счастье, после чего притащили убитую гориллу на пост, где солдаты, из коих первый был Томбо, отрезали ей нос и уши и искромсали ее всю ножами. Таким образом, Бенни был отомщен!..
- Что же касается зубов, то вот, посмотри! - и Смольдерс, вынув свои часы, показал громадный клык, висевший на цепочке в виде брелока вместе с когтями леопарда.
- Замечательно! - сказал Капелль. - А я то всегда думал, что это фамильное воспоминание. Но, как бы то ни было, а с такими клыками можно здорово обработать человека. И еще этот осел Конинк уверял, что горилла никогда не кусает!
- Не кусает! - прервал его Смольдерс. - Ты бы посмотрел на раны на плечах и на шее этого несчастного Бенни! А ведь горилла сделала это не вилкой! Как же, не кусает…
- Ну, а что же сделали с шкурой и с мясом? - спросил Капелль, который любил иногда заниматься энтомологией и которому туземцы приносили нанизанных на прутик насекомых, с оторванными по большей части крыльями и лапками.
- Что сделали? Это, друг мой, я затрудняюсь тебе в точности сказать. Знаю только одно, что рабочие дрались, как черти, из-за мяса, причем их ниампара (десятник, старший) скушал глаза, положенные аппетитным образом на банановом листе. Что же касается шкуры, то очевидно, что этот старый педант Вербек завладел ею, чтобы сделать себе одеяло. Подумайте только, одеяло из шкуры гориллы! Уж лучше бы он употребил ее на переплет своих воспоминаний, старый дурак!..
И Смольдерс прыснул со смеху.
- А по-моему лучше было бы сделать из нее переплет для «Устава внутренней службы»,- сказал Капелль, которому также случалось испытать на себе тяжелый характер Вербека.