Наверное, я все-таки сильная. Как-то я добралась до дома. Аккуратно повесила пальто на плечики. Что-то там выложила из сумки. Вошла в комнату. И тут вибрация стала неуправляемой, маховик пошел вразнос. Меня стремительно стала заполнять темнота, и это было облегчение. По-моему, я даже засмеялась. И отдалась спасительной Темноте.
— Мама, мама! Да мама же! Ма-а-а-а-ам... — Кто-то настойчиво тряс меня за плечо, не давая окончательно забыться.
Пришлось открыть глаза. Наверное, я умерла. Вокруг не было привычного мира. Были какие-то цветные пятна, некоторые из них передвигались. Все было размытым, разноцветным, неопределенным. Впрочем, нет, я не умерла. Потому что чувствовала запахи и звуки — много, очень много, гораздо больше, чем я могла опознать и определить.
— Мам, да ничего ты не умерла! — с досадой сказал кто-то совсем рядом. — Ну посмотри же на меня!
Я поняла, что цветное пятно симпатичного василькового цвета с золотыми вкраплениями почему-то зовет меня мамой.
— Ты кто? Это что? Где я? — собрала я в кучу все глупые вопросы. Но они меня очень занимали сейчас.
— Мам, это я, твой сын. Если ты перестанешь бояться, ты почувствуешь.
От пятна веяло какой-то надежностью, нежностью и озорством. Как от сына. Я вдруг совершенно перестала паниковать.
— Мама, ты просто попала в мой мир. Я его вот так вижу. А ты?
— Ты — мой сын? — все-таки спросила я, хотя уже знала ответ. Так, по инерции спросила.
— Ну ты же чувствуешь. Глаза можно обмануть, а чувства не ошибаются. Я — твой сын, ты — моя мама, и я тебя люблю.
Пятно потянулось ко мне, и меня захлестнула волна нежности — как бывало всегда, когда мой детеныш обнимал меня и говорил: «Знаешь, как я тебя люблю? До неба!» И хотя он сейчас говорил совсем не так, как обычно говорят шестилетние малыши, я твердо уверовала: да, это мой ребенок.
— Вот смотри! Это — наша драцена, — показал мне сынуля.
Драцена излучала важность и спокойствие и была похожа на зелено-оранжевую медузу.
— Вот телевизор! — продолжал он.
Телевизор выглядел угловатым пятном — грязно-коричневым, с красными, фиолетовыми и болотными мазками, и от него веяло неприязнью, спесью и агрессией. «Господи, что за монстра мы держим в комнате!» — мимолетно подумала я.
— Я вижу мир совсем по-другому, — медленно сказала я. — Там все такое четкое, резкое, и все сразу понятно — что есть что.
— Это — твой способ, — мягко сказал сын. — Потому что ты смотришь наружу. А я — внутрь.
— Зачем? — тупо спросила я.
— Ну кто-то же должен смотреть внутрь, — объяснил сын. — Когда тебя ничто не отвлекает, проще разговаривать со Вселенной. Когда тебя не обманывают глаза, можно черпать информацию напрямую, из первоисточника. И еще очень хорошо думается.