В приемной справа от ворот меня встретили как родную. У меня было удивительное ощущение, что я попала домой, — не в дом, где живут папа и мама, а просто ДОМОЙ. Это чувство дома было гораздо сильнее, чем на пороге родительского дома. Я сразу же поняла, что нахожусь в полной безопасности, под надежной опекой, что здесь со мной ничего не случится, а все, что может случиться, — «правильно», то, что тебе надо и пойдет так, как надо. В общем, то место, где не страшна даже самая ужасная человеческая «страшилка», а именно смерть, а жизнь безмятежна и прекрасна. В приемной записывают твое имя, спрашивают, из какой ты страны. Но паспорт не требуют! Верят на слово. Дают ключ от комнаты и просят проводить одного из служителей. До этого велят пойти поесть — на кухне в любое время готова еда для вновь прибывших и уезжающих.

Жилье и еда в ашраме бесплатные, если можешь и хочешь, оставляешь пожертвование в день отъезда, желательно в конверте, чтобы ничье эго не было потревожено. Иностранцам дают отдельные комнаты с ванной — знают, какие они неженки и индивидуалисты (в более старых зданиях ванная — одна на 3–4 комнаты, «на коридоре»). Всюду есть вентиляторы, розетки, на кроватях — чистейшее белье, работники ашрама убирают комнаты, носят питьевую воду, горячая вода в избытке льется из кранов на улице, но она в жару не очень-то и нужна. В ашраме всегда царит чистота, так как деревенские жители счастливы, что получили работу. Индийцы гораздо менее требовательны к условиям быта, могут запросто жить «в куче», не огораживая себя от других. Впрочем, в ашраме нет комнат больше, чем на четырех человек, только в просторном доме для странствующих отшельников и подвижников (санньяси и садху), которым излишний комфорт не положен по статусу. Еда три раза в день — вкуснейшая и свежайшая, конечно же, строго вегетарианская, ашрам все выращивает сам и держит более 20 коров. В общем-то за ворота в лавочку шастают только те же иностранцы, чтобы побаловать себя, так как ашрамовской еды хватает с лихвой.

В ашраме немноголюдно, постоянные обитатели (их не более 40) и приходящие работники заняты своими делами, гости, если не сидят в своих комнатах, находятся в храме или поют Рамнам в Самадхи. При встрече, прощании, да и при любом выражении внимания, симпатии, благословения и т. д, принято говорить «Харе Ом», это приветствие — традиционное для Южной Индии. В ашраме редко бывает больше 100, по праздникам — 150 человек. Каждый день учителя приводят детей из местной школы, в том числе совсем крох — «приготовишек» 5–6 лет, и под их руководством те старательно распевают мантры в главном храме, откуда доносится их трогательное, еще нестройное «Ом шри Рам джей джей Рам» и «Ом намах Шивайя». Потом детей кормят в ашрамовской столовой. Лица садху — странствующих отшельников в оранжевых одеждах, меняются ежедневно, им не полагается подолгу задерживаться ни в каком месте, а Анандашрам — одна из главных и желанных вех в их паломничестве по святыням аравийского побережья. Все их имущество — котелок для воды и милостыни, дорожная палка и маленький заплечный узелок с ковриком и запасным дхоти.

Утром, в начале седьмого, засонь (тех, кто не приходит в храм раньше 7) будит жизнерадостный крик: «Чая, копи!» (чай, кофе). Такой же крик раздается в 4 часа дня. Нужно лишь выйти на порог со стаканом, служитель с бидонами подойдет к каждой двери и наполнит его горячим чаем или кофе с молоком. Тебя никто ни к чему не принуждает, никто ни за что не осуждает, тебе никто ничего не запрещает. Мягко, неназойливо и доброжелательно жители и гости ашрама постепенно вводят тебя в курс повседневной жизни, и дня через два-три ты уже настолько осваиваешься с местным распорядком, что, кажется, приехал давным-давно, а то и жил здесь всегда. Ты окунаешься в любовь и становишься собой, спадает все лишнее, наносное, ненужное, и тогда ты понимаешь, что в тебе, подо всем этим, — тоже любовь. Хорошеет все в тебе: и с лица становишься краше, и характером мягче, ум успокаивается, сердце расцветает, и ты не узнаешь себя — ты или не ты? И если ты, то как это сохранить, не забыть, не запеленать снова в тысячу шкур?

В храме нет ни идолов, ни атрибутов культа, только изображения основателей ашрама — Рамдаса и его ученицы, святой Матери Кришнабаи — Матаджи, и на стенах — портреты и фотографии великих святых, духовидцев и пророков всех времен и народов. Все молитвы обращены к Единому Богу, — с просьбой даровать мудрость, просветление, благо и мир всем людям. Как и обитель Бабы, это храм всех религий, а точнее, одной-единственной религии, общей для всех — религии любви. Духовная программа в ашраме идет весь день, — с 4.30 утра до 10 вечера, и обычно каждый выбирает себе из нее то, что ему больше по душе. Но на утреннюю церемонию Подношения цветов символам святости — мраморным стопам Рамдаса и Матаджи, на дневное и вечернее пение Рамнама (.мантры Свами Рамдаса) в главном храме, после которого возжигается священный огонь, на вечернюю арати (огненную церемонию) в Самадхи — маленьких храмах, где покоится священный прах Рамдаса и Матаджи, — приходят все. В полдесятого вечера настают упоительные минуты: все выходят из храма после арати на вечернюю прохладу и, получив прасад — освященную пищу, обычно сласти, бананы, фрукты и тертый кокос, рассаживаются на парапете под пальмами, наслаждаются свежестью яркой лунной ночи и ароматами цветов, едят угощение с ладошек, тихонько переговариваются, а потом неспешно расходятся по своим жилищам. С 6 утра до 6 вечера, а по святым праздникам круглосуточно, в обоих Самадхи поется Рамнам: от 5 до 15 человек медленно ходят вокруг усыпальницы и поют мантру вслед за ведущим — под сопровождение барабана и цимбал. Каждые полчаса чередуются мужчины и женщины, все знают свое время, но присоединиться можно в любой момент.

Одна из самых чудесных программ ашрама — это бхаджаны, духовные песнопения, которые поются в главном храме по 45 минут перед дневным и вечерним Рамнамом. В Индии несметное число бхаджанов, включая классические на санскрите, а также на всех языках страны. Многие идут с глубокой древности, и тысячи бхаджанов могут быть посвящены толыю одной из бесчисленных ипостасей Единого. В этой стране нет людей, которые не умеют петь, а безупречным слухом они все наделены от рождения. Когда ты говоришь им, что не «можешь это спеть», они глядят с удивлением: что значит, не можешь? Это все равно что не уметь дышать, есть или спать. Бхаджаны невероятно красивы, мелодичны и разнообразны, обладают огромной внутренней силой, и я пролила от них немало слез.

Основное их отличие от обычных песен в том, что их поют не для слушателей, а для Бога, и солист полностью забывает себя. Как правило, каждая строка поется дважды, первый раз поет солист, за ним повторяет хор. Держать нужный ритм бхаджана, постепенно наращивать темп, подводя его к крещендо — большое искусство. Одна русская народная артистка с прекрасным голосом, преданная Бабе, так й не научилась петь бхаджаны, она призналась, что не может превзойти желание «обернуться к аудитории», а на бхаджанах ты лицом к лицу только с Богом, Он — единственный слушатель и ценитель.

Всевышнего не нужно специально приглашать в Анандашрам, в подобных местах «повышенной святости» Он чувствует себя как дома, и в них действует прямая и практически мгновенная связь между отправителем и адресатом. Мало кто захочет упустить такую возможность, и потому все почитают за честь спеть в Анандашраме и поют свое, сокровенное, из самого сердца, из глубин живота, а потом искренне благодарят обитателей за доступ к «сверхмолнии». Впрочем, всем желающим с радостью предоставляют слово. В каждом ашраме свои традиции исполнения, в Путтапарти, где за ведущим повторяют сотни тысяч, а к концу усиливается темп и мощь нарастает, они пробирают до костей, и кажется, что весь мир исчезает под их напором, растворяясь в славе аватара. В Анандашраме бхаджаны поются по старинке, по-свойски, на классический манер, — под цимбалы, мриданги и фисгармонию, они нежные, долгие, щекочущие душу, и на них качаешься, как на тихих прозрачных волнах. Как правило, каждый индиец, вновь приезжающий в ашрам, привозит несколько «своих» бхаджанов в надежде отправить их по назначению, и среди них бывают такие мастера и виртуозы, что не понимаешь, как такое вообще можно спеть…

В 2006 году я была в ашраме вместе со своей молодой русской спутницей, знающей множество бхаджанов на санскрите. Ей предложили солировать в храме, так как «главная по бхаджанам» — добрейшая обитательница ашрама, играющая на фисгармонии, мгновенно уловила, что у нее красивый сильный голос и прекрасный слух. Конечно, сначала она очень боялась, все-таки большая ответственность, но потом «разошлась», и мы пели почти каждый день. Первым был древний бхаджан, посвященный Кришне, песнь пастушек божественному Гопалу: «Читта чора Яшода ки бал, наванита чора Гопал…» («Похититель сердец, сыночек Яшоды, Пастушок, ворующий масло…»). Его часто поют в Путтапарти, и это один из любимых бхаджанов Сан Бабы. Чтобы спеть его «правильно», нужно перевоплотиться в пастушку, возлюбленную Кришны, просто стать ею. В Анандашраме его не знали, и слушатели так высоко оценили искренность и самозабвенность исполнения, что тут же прозвали певунью «Читта чора» и окликали на улице: «Читта чора, будешь петь сегодня?»

В ашраме есть богатейшая библиотека, книжный магазин, видео- и аудиотека. Я прочитала несколько книг самого Рамдаса, а также о нем и Матаджи, его преданной ученице, питавшей к нему безграничную любовь и ставшей после его ухода главой и душой ашрама, и мне очень захотелось перевести одну из них на русский язык. Я выбрала «В поисках Бога», — чудесную, увлекательную книгу Рамдаса, где он рассказывает, с простодушием и тонким юмором, о своих странствиях по святым местам в период отшельничества. Постепенно она обрастала «приложениями», — хотелось включить в нее все больше и больше. Основные труды Рамдаса, написанные на богатом, изящном и удивительно легком в восприятии английском, которым он владел безупречно, — трилогия «В поисках Бога», «Видение Бога» и «Божественная жизнь». Может быть, последние две части также станут доступны русским читателям.

Каждый день с 3 до 4.30 дня Свами Муктананда, нынешний глава ашрама, проводит беседы, читаются книги Рамдаса и других духовных учителей, в том числе Саи Бабы, к которому здесь относятся с величайшим почтением, жизнеописания святых, толкования Гиты и других святых писаний. Особый упор делается на преломление древних и вечных духовных истин в современном мире, на связь и сближение науки и духовности, на единение всех религий и верований. Свами — яркий и талантливый рассказчик — перемежает чтение занимательными историями, вспоминает прошлые годы, когда были живы божественные хозяева. Когда ушел Рамдас, ему было лишь 18, но он долгое время провел вместе с Матаджи и часто рассказывает о ней с огромной любовью и благоговением. Когда заканчивается вкушение духовной пищи, «усталые» слушатели тут же приобщаются к «чая, копи», частенько с маленькими пончиками, которые заботливо доставляются прямо к ступенькам крытой веранды, где проводятся беседы.

По утрам, в 7 часов, все собираются в храме на Церемонию подношения цветов. По выходным народу особенно много, приходят школьники и рабочий люд из окрестных деревень. Свами Муктананда садится в свое кресло, и все по очереди, сначала женщины, потом мужчины, с поклоном принимают из его рук маленькие цветочные гирлянды, уложенные на подносах, и возлагают их к символам святости — мраморным стопам Папы и Матаджи, установленным в Святая святых. К концу церемонии две пары стоп — большие и маленькие — утопают в цветочных узорах. Моя спутница прониклась таким благоговейным восхищением к Свами, что всякий раз, когда он вставал с кресла после Церемонии и своей порывистой поступью устремлялся к боковому выходу храма, она совершала позади него «дандават намаскар», то есть «полное простирание», распластываясь на полу. Свами на секунду тактично замирал, затылком чуя, что его «задерживают», потом еле заметно поворачивал назад голову, слегка отставлял правую руку и произносил, со скрытой в глубине ноткой юмора, свое неподражаемое тягучее «Харе О-о-м», — после чего быстро удалялся. Это вожделенное благословение обеспечивало ей счастье на текущий день.

В ашрам часто приглашают известных Свами и святых людей, которые читают лекции, разговаривают с людьми, делятся духовным опытом. На самом деле времени в ашраме ни на что не хватает, хочется быть везде, не пропустить ничего, — включая сон, который на удивление сладок и спокоен. Но если кто-то хочет просто читать, медитировать или заниматься практикой в своей комнате или в каком-нибудь укромном уголке ашрама, — пожалуйста, тебя никто не попрекнет. Только могут деликатно спросить, не заболел ли, не нужно ли чего.

Если есть какие-то вопросы, сомнения или просто желание побыть вместе со святым человеком, можно поговорить со Свами. Со времени махасамадхи[9] Матаджи в 1989 году и до 2004 года главой и духовным наставником ашрама был Свами Сатчидананда, преданный ученик и преемник Свами Рамдаса. Это чистая, кроткая и мудрая душа, достигшая цели человеческих устремлений. Сейчас Свамиджи отошел от дел в связи с почтенным возрастом (ему 86) и болезнью: в 2004 году с ним случился инсульт, и ноги у него теперь парализованы, но разум остался ясным. В два моих первых приезда, в 1996 и 1999 годах, он был еще в полном здравии, и мне посчастливилось пообщаться с ним. Очень трудно описать «признаки» святого, одно можно сказать наверняка: его ни с кем не спутаешь. Когда видишь святого человека, сразу становится ясно, что он другого качества, и, собственно, именно это является самым надежным основанием моей, к примеру, веры. Можно прочитать сколько угодно книг о фантастических высотах духа, заниматься чем-то самому и достигать неких «состояний», но здесь ты воочию видишь результат и понимаешь, с одной стороны, как тебе до него далеко, а с другой — что такое в принципе возможно для человеческого существа, родившегося, как и ты сам, у папы и мамы. Но, наверное, самый главный признак — это внутренняя чистота, а к ней прилагаются любовь, кротость, отсутствие эго, полный покой, лучащееся изнутри блаженство, добрый юмор и непосредственность ребенка. Кроме того, ясно понимаешь, что он живет «в истине», это трудно объяснить, но знаешь точно, что ему не нужно думать, «как делать» и «что делать»: он как река, текущая по естественному, «правильному» и единственно возможному руслу…

Со Свамиджи бесполезно любое притворство: он видит тебя насквозь, но никогда не осудит, так как не имеет оценок «плюс» и «минус», и это тоже удивительно: глядя на него, воочию убеждаешься в непреложном законе — все плохое и хорошее, что мы видим в других, лишь отражение нас самих. В святом нет «плохого», и потому он в принципе не может видеть в тебе ничего плохого, а просто принимает тебя как есть.

Свамиджи — довольно высокий для индийца, худой, аскетичного вида человек с очень обаятельной и притягательной внешностью, в традиционных оранжевых одеждах отшельника, с немного «тибетскими» чертами лица, с тончайшим юмором, мягкой застенчивой улыбкой, тихим, ласкающим слух голосом. Весь его облик излучает внутренний свет. Он явно стесняется почестей, оказываемых ему боготворящими его обитателями ашрама, но терпеливо принимает их, как делал это и Рамдас, зная, как радует это почитателей.

Первые два дня, пока я не знала порядков ашрама, я не решалась заговорить со Свамиджи, так как в уме еще работал стереотип Путтапарти: «к Свами просто так не приблизишься», на то нужна Его воля, а у счастливых избранников, видимо, множество заслуг, которых у тебя, скорее всего, нет. Многие десятилетиями ездят к Бабе, и Он так и не бросит на них ни единого взгляда, не говоря уж о том, чтобы вызвать на беседу. За 12 лет, что я знаю Бабу, в первый приезд Он сказал мне несколько слов (правда, каких!), когда я сидела в первой линии даршана, а Он шел мимо, и я считаю, что мне невероятно повезло. Надо сказать, эти несколько слов и два Его взгляда «глаза в глаза» — главные сокровища моей жизни, и я втайне перебираю их в трудные моменты, как скупец — золотые монеты. Поэтому я думала, что к Свами запросто не подойдешь, и если он сам не обратит на тебя внимания, то и пытаться не стоит. На третий день одна из постоянных обитательниц ашрама спросила меня с некоторым удивлением, почему я не иду к Свами. Все оказалось наоборот: они посчитали, что, если я не подхожу к Свамиджи, у меня нет такой потребности, желания и т. д., а в ашраме все по-домашнему, и если кто-то из детей не хочет есть сладкого, то его никто и заставлять не станет. Просто у них возникло подозрение, что я вообще не знала, что это «сладкое» дают, и они решили сделать подсказку. Не говоря уж о том, что я поступила просто невежливо: первое дело новичка, приехавшего в ашрам, — выразить почтение его главе. Но тут тоже сработала подсознательная схема Путтапарти, где никоим образом невозможно простому смертному (их сотни тысяч), за исключением близких Бабе людей и высоких гостей, лично выразить Ему почтение по приезде. Баба знает все обо всех посетителях и принимает приветствия непосредственно от сердца к сердцу…

Вот одна деталь, по которой можно судить о характере Свамиджи. Еще с Путтапарти у меня в голове засел целый список «духовных» вопросов, которые мне не терпелось задать просветленному существу. Тогда они казались мне жизненноважными, теперь я понимаю, что были в основном глупыми. Из общения со Свамиджи в последующие дни, из его бесед с преданными я поняла, что он плохо слышит и в связи с этим не очень хорошо разбирает западную английскую речь (индийский акцент, тем более местный, довольно специфичен). Свамиджи глубоко образован, в совершенстве владеет английским, знает санскрит, выступал с многочисленными речами и написал много книг, но иностранцы, бывающие в ашраме, не часто отваживаются обременять его длительными беседами. Поэтому я решила не создавать ему неудобств и четким почерком, по пунктам, написала все свои вопросы на бумаге, и с этими листами пришла в назначенный мне час на личную беседу. Еще не зная об этом, Свамиджи встретил меня извинениями — за то, что не хотел бы создавать неудобств МНЕ, заставляя меня кричать и повторять вопросы, а потому пригласил толмача, который быстро бы «переводил» ему на ухо мои вопросы на индийский английский! Он смущенно извинялся за то, что нарушил обещание: я просила о личной беседе, а будет присутствовать еще один человек! При виде моих листов он явно почувствовал облегчение, — причем именно оттого, что ему было неловко за свою глухоту и что можно отпустить приглашенного помощника — очень, очень занятого человека, на нем лежали почти все текущие дела ашрама.

Мудрость и деликатность его ответов я смогла оценить лишь позже: может быть, сама немного поумнела со временем и поубавилось самомнения. А тогда я ожидала в ответ лишь то, что хотела услышать, и Свами, прекрасно понимая это, иногда отвечал так, чтобы дать мне повод для размышления, с мягкой иронией, так как он не способен уязвить или обидеть человека. Вот один маленький пример моего глупого вопроса и короткого ответа Свами.

Во второй раз я приехала в Анандашрам в 1999 году, тоже из Путтапарти, сразу же после праздника Махашиваратри — «Великой ночи Шивы». На него собираются сотни тысяч людей, в частности потому, что Баба извлекает из своего тела лингамы — символы Шивы как единой созидательной энергии Вселенной. Это эллипсоидные или шарообразные предметы из золота, хрусталя, камня, сплава пяти металлов и т. д. Они образуются в его теле и выходят через рот. При таком огромном скоплении народа этот процесс удается увидеть не всем: лингам выходит мгновенно, а даршан-холл не может вместить всех жаждущих. В своей речи после Шиваратри Баба, как обычно, сказал, что все, кому посчастливилось увидеть рождение лингама, больше не родятся в теле, то есть обретут освобождение. Поскольку я сидела прямо напротив Бабы и ясно видела, как золотой лингам вышел у Него изо рта, это заявление сильно меня взбудоражило, и я решила спросить у Свами, правда ли то, что сказал Баба! Свами мягко и немного лукаво улыбнулся и произнес лишь несколько слов: «А как вы сами думаете?» Естественно, мне стало стыдно, и в тот же момент я поняла, что спрашивало исключительно мое эго: как же, Баба пообещал мне освобождение! Разумеется, Баба не дарует освобождение тысячным толпам, которые ежегодно собираются на Шиваратри, и не отправляет их стройным маршем на небеса, — Он мудро использует любую возможность, чтобы возвысить дух людей. Ведь известно, что человек не станет лучше, если ему говорить, что он плохой, это его только ожесточит. Но если ему повторять, что он хороший, он по мере сил будет пытаться соответствовать этому определению.