— Нам надо будет составить список… в первом приближении… А потом наши оценщики приедут за драгоценностями.

Нина слегка кивнула. Нервный узел на спине, в том месте, где она переходит в шею, напрягся. Иногда Нине казалось, что ее болезнь вызвана именно этим нервным узлом.

— Хорошо, — сказала она.

Даже такое небольшое усилие отозвалось новым всплеском боли.

Открыв папку, Дрю сказала:

— Мне бы хотелось задать вам массу вопросов! Впрочем, я постараюсь не отвлекаться. Я люблю балет, но, к сожалению, никогда не видела вас на сцене.

— Не льстите мне.

Брови девушки взметнулись вверх.

— Я читала, что вас сравнивали с бабочкой.

— Одна из московских газет назвала меня так, — выдавила из себя Нина. — Мне не понравилось. Слишком… претенциозно.

Образ казался ей неудачным. Нина никогда не была трепетной и слабой, розовым лепестком, гонимым порывами ветра.

Девушка подмигнула ей, словно соглашаясь. Нину удивило, что ее холодность совсем не обескуражила Дрю.

— Мотив бабочки повторяется в нескольких ваших украшениях, — сказала девушка. — Я пролистала каталог Сент-ботольфской выставки. Это упростит нам работу. Мы просто просмотрим его вместе. Надо указать, какие драгоценности вы хотели бы выставить на аукцион, а какие оставить себе. Если, конечно, вы вообще собираетесь что-то себе оставлять.

— Чудесно!

Нервный узел на спине обожгла боль. По правде говоря, Нина испытывала определенную привязанность к этому сгустку нервов, который вначале ничем не отличался от остальных источников безжалостной, но преходящей боли. А потом, несколько месяцев назад, она вспомнила, как бабушка в суровые московские зимы обматывала шарф вокруг ее шеи. Нина была тогда совсем маленькая и не умела одеваться сама. Бабушка завязывала шарф сзади, чтобы легче было ловить непослушную внучку. Картинка из прошлого, о которой она забыла добрых полвека назад, стала живительным бальзамом, целебной мазью, подарком, потерянным, но возвращенным через многие годы. Теперь, ощущая боль в области шеи, Нина пыталась убедить себя, что это бабушка слишком сильно ухватилась за концы повязанного вокруг шеи старого шерстяного шарфа. От этого боль не становилась слабее, но Нина, по крайней мере, чувствовала определенное душевное облегчение.

Девушка протянула ей папку, и Нина дрожащими руками взяла ее.

— Я на четверть русская, — сказала Дрю. — Мой отец родом оттуда.

Нина сочла за лучшее промолчать. Жизнь в России казалась теперь такой далекой, а молодая женщина, какой она была тогда, мало чем походила на теперешнюю Нину Ревскую. Она опустила папку на колени и нахмурилась.

— Что побудило вас выставить драгоценности на аукцион? — доверительным тоном спросила Дрю.

Нина надеялась, что ее голос не дрогнет предательски.