Мы лежали неподвижно.

Наконец он проехал, но я не заметил, что это была за машина.

Я выждал еще секунд тридцать, поднялся на колени и посмотрел на юг. Свет фар поднимался на перевал. Я встал.

– О"кей, пошли дальше.

Сьюзан вылезла из воды, и мы вышли на дорогу. Мы промокли до нитки и заледенели, но, пока двигались, смерть нам не грозила.

Рядом с дорогой не было никаких признаков жилья, даже домов горцев. Если вьетнамцы и горные люди считали, что в Дьенбьенфу холодно, они ни за что бы не согласились селиться здесь.

Через два часа после того, как мы миновали перевал, туман поднялся и потеплело. Мы почти высохли. Я снял перчатки, шарф и шапку и сложил в рюкзак. Сьюзан все оставила на себе.

Еще через полчаса показались огни – город стоял ниже, как я понял – в долине реки Красной, хотя самой реки я не видел. Мы остановились и сели на камень. Сьюзан достала промокшую туристическую брошюру и стала читать при свете зажигалки.

– Судя по всему, это Лаокай. А на северо-западном берегу – Китай. Здесь говорится, что Лаокай был разрушен во время китайской агрессии в 1979 году. Но теперь граница снова открыта. Это я говорю на тот случай, если нам захочется посетить Китайскую Народную Республику.

– В следующий раз. Что там сказано насчет транспорта в Ханой?

Сьюзан снова щелкнула зажигалкой.

– Два поезда ежедневно: первый в семь сорок утра, прибывает в столицу в шесть тридцать вечера.

Я посмотрел на запястье, но часов там не оказалось.

– Сколько времени? – спросил я у нее.

– Почти час ночи. Где твои часы?

– Подарил Вину.

– Как мило с твоей стороны.

– На следующий год пошлю ему свежую батарейку.

– А что ты собираешься делать в ближайшие шесть часов? – спросила Сьюзан.

– Покопаться в своей шевелюре – нет ли там насекомых.