— Я не хочу навлекать опасность на всю стаю.

— Давид, пойми… Вокруг нас тысячи опасностей. Но все вместе мы с ними справимся. Ты защитишь стаю. Ты всегда ее защищаешь. И защитишь меня. А я уничтожу всех, кто попробует причинить вред тебе.

Давид едва удержался от того, чтобы радостно завыть. Его переполняло дикое нереальное чувство радости. Какое-то сумасшедшее счастье. Аня действительно защищала его. После нападения на Крельск он не мог спать спокойно. Каждая ночь, как жуткий кошмар. Раз за разом во сне всплывали картины того, что происходило в поселении. Испуганная Аня. Когти Богдана на ее шее. Повсюду кровь и тела его людей… Он просыпался, наполовину обернувшись. Вся мебель была исполосована когтями. А пульс зашкаливал за две сотни ударов. Будь он человеком, давно бы сдох. Но Аня всегда была рядом. Всегда. Он пытался заставить ее уйти, чтобы не ранить во сне. Прогонял, кричал. Потом уходил сам. Пробегал сотню километров, чтобы обезопасить ее от себя, но каждый раз, открывая глаза, видел ее рядом с собой. Как бы далеко он ни ушел, она всегда находила его. Будила тогда, когда он уже готов был разодрать собственную грудную клетку. Она прогоняла все его кошмары. Нежными прикосновениями и поцелуями. Дикой животной страстью. Детскими колыбельными. Сказками… Он засыпал и видел только Аню среди ярких листьев и спелых гроздей винограда. Потом в его сны вошли их дети. Смелый и сильный Дима. Мечтательный и веселый Саша. Маленькая принцесса Анфиса. Он боялся потерять их. Боялся потерять свою СЕМЬЮ. Страх, что однажды Ани и детей может не стать, убивал его. Что если вновь случится беда?! Что если в этот момент его не будет рядом?! Он понимал, что выглядит, как параноик, но упорно окружал их вооруженной армией, если не мог быть рядом.

— Я все понимаю. — Он устало потер глаза. — Но… Увидеть ее здесь, все равно что вернуться в ТОТ день…

Ну вот, он признался в собственной слабости. В собственных страхах. Какой он после этого вожак?

Аня грустно улыбнулась:

— Знаешь, что самое ужасное в этой ситуации?

Давид вопросительно поднял брови.

— И ты, и она — вы оба мучаетесь. Юля ненавидит себя за то, что совершила. Ты ведь знаешь, что она пыталась сделать… — Аня замолчала. Ее лицо стало мрачным, взгляд тяжелым. — Несколько раз, Давид. Ужасными способами.

— Я помню. — Он сжал челюсти, не желая обсуждать эту тему. — Ты говорила.

— Но я не говорила, насколько страшно это было. Насколько страшно было ей. Она считала, что должна понести наказание. Что ТЫ должен ее наказать. Но так как ты этого не делаешь, то она сама…

— Хватит!

Он резко дернулся. Те несколько раз, когда Юля пыталась покончить с собой, были для него словно нож между ребер. Он боялся, что сестра, которую он ДОЛЖЕН БЫЛ убить, умрет. Боялся… И объяснить этого Давид не мог.

Аня задумчиво смотрела на него, вгрызаясь глазами в самую душу. И уже там, глубоко внутри, он понимал: она права, и эта встреча должна состояться. Он медленно, словно бы с трудом, кивнул.

— Но у тебя будет дополнительная охрана. И никакой помощи Андрею. Серьезно, Ань, фотороботы?! Давай я устрою тебе выставку, куплю галерею или… Да что угодно?! Но рисовать морды этих уе… — Он вовремя прикусил язык. Аня жутко не любила, когда он ругался.

— Если у меня будет дополнительная охрана, то у тебя, милый, не будет не то, что дополнительного, а даже основного секса!

— Что..? — Но Аня проворно приложила палец к его губам, не дав договорить.

— А что касается фотороботов, то мое условие такое: либо они будут висеть в участке, либо у нас в спальне. Решай.

Она знала, как надавить на его больные места. В Давиде одновременно бурлили и страх за семью, и ревность, и дикое желание, и понимание того, что им вертят, как мальчишкой. Он не удержался и лизнул Анин палец. Она тихонько ойкнула и быстро его убрала. В воздухе запахло виноградом. Давид довольно улыбнулся:

— Только ради восстановления справедливости: ты первая не выдержишь без секса.