Тянуть не стал, пошел искать свою комнату. В принципе, задание было не таким и сложным. В квартире три комнаты, в две двери открыты. Бабка, когда я вошел в коридор, вышла из одной из них, скорее всего, своей спальни, значит, она сразу отпадает. Из оставшихся двух в одну дверь закрыта, в другую открыта. Открытая дверь может означать, что комнатой часто пользуются, и это гостиная. А зачем держать открытой дверь в бывшую спальню внука?

Поэтому я уверенно пошел к закрытой двери. Потянул ее на себя – точно, небольшая спаленка, и пыли столько, что видно, что ей давно не пользовались. Плюс – парочка плакатов с какими-то немецкими киноактрисами на стенах. Похоже, не ошибся!

Дверь за собой закрывать не стал, бабулю надо контролировать, чтобы не сбежала в подъезд. И оглядываться на нее тоже не стал, мало ли она этого ждет, как признака неуверенности. Скинул сапоги, бухнулся, не раздеваясь, на кровать. Как ведет себя подросток, меня учить не надо, я только из этого возраста выбрался. Дождался, когда бабка уйдет в свою комнату. Тут же вскочил, и стал тихонько обыскивать комнату Ганса. Прежде всего, меня интересовало его фото, и какие-нибудь документы. Мало ли получится подкорректировать свою внешность, чтобы выдать себя за него, если мы внешне похожи, перед этой фрау Анхель, если она такая же старенькая, как моя бабка. Документы пригодятся и в случае, если все же придется отсюда драпать.

Фото я нашел достаточно быстро. Но вот незадача – парень на фото совершенно не походил на меня в нынешней роли еврея, хотя и был немного похож на меня прежнего – русского парня Сергея. Что совсем не удивительно, треть территории Германии – онемеченные славянские земли. Достаточно посмотреть на название городов на ее карте. Тот же портовой Росток даже при бурной фантазии явно не был назван так немцами. Так что многие немцы на деле онемеченные славяне, и ни о какой чистоте «арийской расы», о которой блажит фюрер, говорить не приходится.

Еще раз разозлился, что в моем задании мне приделали такую носяру. Есть у меня знакомые евреи, которые выглядят точь-в-точь как русские. Много этот народ мотался по миру, хоть и не всегда по своей воле, смешанные браки тоже были, так что такую хрестоматийную наружность, что соорудили мне, у них еще поискать. Хмыкнул, подумав, какого размера был бы нос, если бы выбрал более легкую степень прохождения. Уменьшили бы на сантиметр? А если бы взял самую простую – вообще бы оставили мою природную внешность? Ну да, с ней даже в нацистской Германии выжить было бы не в пример проще. По крайней мере, каждый патруль бы не останавливал.

Но что есть, то есть. После всей этой нервотрепки тянуло в сон. Но вот чего мне сейчас точно не стоило делать, так это спать. Вдруг старушка на самом деле меня раскусила, вероятность чего очень высока, и просто ждет не дождется, когда можно будет тихонько выйти в подъезд, и позвать на помощь. И проснусь я тогда уже под дулом пистолета какого-нибудь эсэсовца, который скинет меня с кровати, и как следует отпинает из расовой ненависти по печени, прежде чем начать прикидывать, на месте меня пристрелить, или все же затеять муторную процедуру по отправке в ближайший концлагерь на утилизацию?

Откинув в сторону заманчивую идею прикорнуть чуток, я нашел ножницы, взял еще одну найденную на шкафу старую газету с очередными речами Гитлера, и принялся состригать растительность с лица на нее перед крохотным зеркальцем. Пейсы заметят на улице еще быстрее, чем характерный нос. Мне такие дополнительные проблемы ни к чему.

Повезло, что ножницы оказались острыми, и их кончиками удалось буквально по волоску пейсы напрочь искоренить. Тридцать минут вычеркнул на это из жизни, но после облегченно сел на кровать, потирая отваливающиеся от усталости руки. Так, и что же мне теперь делать?

В принципе, основную работу мой мозг проделал, пока я стригся. Хоть я и был сосредоточен на стремлении получше постричься, размышлять над проблемой выживания это не мешало. Основные соображения, к которым пришел – убежище я нашел просто царское, исходя из моих обстоятельств, и надо быть идиотом, чтобы его покидать. На улице, когда там надсадно не вопит сирена, я не продержусь и минуты. Решил также, что буду исходить из того, что бабка вполне в своем уме, и уже меня разоблачила, нечего себя убаюкивать надеждами. И раз Ганса из меня точно не выйдет, буду играть за Соломона, еврейского парня в нацистской Германии, готового на все, чтобы не отправиться в газовую камеру, после того, как его постригут налысо, чтобы волосы использовать на набивку для подушек, и разденут, чтобы и одежда не пропала. Немцы, они такие, хозяйственные, ничего не должно пропадать!

Подумал о том, чтобы кинуть матрас на полу перед дверью, чтобы, пока сплю, старушка не сбежала в подъезд. Но от этой идеи пришлось отказаться – сколько старушке понадобится времени, чтобы сообразить, что можно написать записку о ворвавшемся к ней еврее, и выкинуть ее в окно? Подумав об этом, с кровати я подскочил – а что, если она уже это и сделала? И тогда все мои планы пойдут коту под хвост.

Подбежал к комнате бабуси, рванул дверь на себя. Бабка чинно сидела на стуле и вязала, только удивленно подняла голову.

– Все в порядке! – сказал я, и пошел в гостиную – искать веревку, чтобы ее связать.