– Хаты смотри! – сложив ладони рупором, орал Урюк.

– Чо?

– Хаты, дура, смотри! – вякнул Прыщ.

– Не-а-а. Тайга! Дым! Горит! Изба!

– Где?!

– Что?! – сверху посыпалась труха.

– Изба! Мать твою! Где?

– А? А-а-а-так, бли-и-и-и-на-а!

Захрустела, затрещала крона, что-то забарахталось на кедре, сухие ветки, иголки, какой-то пух, опилки столбом ухнули вниз, и порывы пронизывающего насквозь ветра подхватили их. Зэки шустро отскочили от мощного, шершавого ствола, в три обхвата шириной. Под ноги, словно куль с шишками, свалилось расцарапанное ветками тело:

– А-ш-ш-мя-к-хр-я!

Витька Зуб упал на спину, неестественно изогнувшись: руки, подобно стрелкам часов, показывающих без двадцати два, раскинулись в стороны, левая нога согнулась в колене, правая – вытянулась струной, в широко распахнутых глазах застыли удивление и страх. Пахан первым бросился к нему, надавил пальцем на шею – жилка билась.

– Зуб, ты чё? Жив, ну?

Витька зажмурился, захрипел, выплюнув сгусток крови, с зубов на подбородок засочился красный ручей.

– Говорить можешь? Где болит? – Пахан навис над ним, не понимая, что сам напуган. – Чего вытаращились?! Гады! Ветки ломайте, жерди! Ничего, Зуб, мы тебя на носилках понесём.

Ошеломлённая случившимся компания тупо разглядывала безжизненное тело. Витька чуть прикрыл глаза и пошевелил языком:

– Пе… пе… тя, – новый сгусток крови выскочил прямо Петру на лицо.

– Где болит? – не обращая внимания на кровь, повторил тот.

– С-с-спи-и…

– Спина? Двигаться можешь? Шевельни ногой, давай, пробуй!

– Н-не м-мо…, – глаза закрылись.