Глава двенадцатая

Илья быстро пересек комнату и встал рядом с «Настей», обняв ее за плечи, желая взять под защиту. Леля и Миша стояли напротив них, и ни тот, ни другая не знали, что делать дальше.

Почуяв их неуверенность, Мортус Улторем усмехнулась.

Люстра под потолком не горела. Но светильник возле дивана освещал комнату, высвечивая беспорядок и запустение: сброшенное на пол покрывало, наваленные всюду горы бумаг и книг.

Ночная тьма за окном была густой и плотной, как сметана. Ее не рассеивали ни фонари, ни свет, льющийся из окон соседних домов, и Мише (как когда-то давно – Чаку) показалось на секунду, что нет снаружи ничего: ни города, ни улицы, ни людей, ни машин. Весь привычный мир сгинул куда-то, оставив вместо себя вязкую, смолистую мглу, которая затянет, проглотит, стоит только очутиться там.

Леля взяла его за руку, и это прикосновение – живое и теплое – придало сил и уверенности. Не выбирая слов и не раздумывая, Миша сказал:

– Все, о чем я тебе говорил – правда. Рядом с тобой не девушка, а потусторонняя тварь, которая хочет тебя убить!

Сказал – и сам услышал, до чего нелепо, по-идиотски звучат его слова. Мортус Улторем, существо из мира мертвых, возрождающееся каждые три года, чтобы питаться, убивать, губить души, сейчас выглядело обычной девушкой. Кто в здравом уме поверит ему?

Миша смотрел Илье в глаза и с тоской понимал, что его друг не то, чтобы не верит – не воспринимает того, что ему говорят, да и не слушает. Пока Мортус Улторем настолько сильна, у них с Лелей не получится убедить его.

– Илюша, я же тебе говорила, чего он добивается, – пропела «Настя».

Илья повернулся к ней, и она провела ладонью по его щеке. Этот жест – самый обычный, вполне невинный – выглядел интимным, чувственным, почти неприличным. Миша увидел, что лицо Ильи дернулось, словно бы поплыло.

– Пытается разлучить нас, старается убрать тебя с дороги, потому что сам хочет меня. Я сразу поняла это, и ты тоже понял, милый. Ты видел, как Михаил на меня смотрит? Разве так нужно смотреть на девушку лучшего друга?

Она программировала Илью, вкладывала в его сознание собственные мысли. Тот слушал, впитывал их жадно, без остатка, как сухая земля впитывает воду.

«Чушь!» – хотел сказать Миша, но слова застряли в глотке.

Горло сдавило, он не мог выдавить ни звука; стоял и беспомощно смотрел на Илью, который повернулся к нему и бросился вперед, стремительно, как выпущенная из пистолета пуля.

Леля вскрикнула, когда Илья врезался в Мишу, едва не сбив его с ног. Первый удар пришелся в челюсть, но получился смазанным, второй – под дых. Илью, хотя и истощенного, ослабшего, переполняла бешеная энергия.

Миша не хотел бить друга, понимал, что тот не в себе, поэтому поначалу пытался просто уклоняться от ударов. К тому же и физически он всегда был сильнее, и по службе ему приходилось заниматься спортом, сдавать нормативы.

Однако сейчас они были, можно сказать, на равных. Илья компенсировал отсутствие физподготовки яростным желанием причинить боль, покалечить.