Я отправила ложкой масло в греющуюся сковороду, подавляя новую волну гнева.
— Мы — семья, Джастин?
— Конечно. Тори…
— Тогда тебе не нужно ничего понимать. Тебе просто нужно быть моим старшим братом.
Он опустил локти на стойку.
— Я не могу делать вид, что ничего не изменилось. Мне нужно знать, что происходит.
— Зачем? — спросила я.
— Чтобы я мог…
— Чтобы ты решил, бандитка я или нет? — я направила на него лопатку. — Потому ты тут? Снова решил меня судить?
— Нет! Я хочу это исправить, Тори.
Я бросила смазанный маслом хлеб на сковороду, дала кусочкам нагреться. Я перевернула их и опустила на них сыр. Джастин наблюдал за мной, хмурясь, упрямо стиснув зубы.
Я перевернула сэндвичи снова. Когда они стали золотисто-коричневыми и хрустящими, я выложила их на два блюдца, одно опустила перед Джастином.
— Тогда будь моим братом, — сказала я. — А не полицией.
Он посмотрел на сэндвич, выдохнул через нос.
— Хорошо.
Мы ели в тишине, поглядывая друг на друга. Мы с Джастином хорошо знали друг друга, но, повзрослев, сталкивались с прошлыми ожиданиями. Он гадал, как сильно мог надавить на эту выросшую Тори, а я гадала, могла ли доверить своему брату, когда-то герою, свое бедное побитое сердце.
Я доела сэндвич.
— Я буду занята на следующей неделе. Когда освобожусь, соберемся на кофе во время твоего обеденного перерыва, как раньше делали.
— Чем ты будешь занята?
Я прищурилась, намекая, чтобы он прекратил устраивать допрос.