— Я хотел сказать, толстым.

— Готова, — ответила она твердо, и я, наконец, допер.

— Тогда, в кафе, вы сняли очки, потому что вообразили себе, будто они вас портят.

— Меня ничем уже не испортишь. — Всхлипнув, она сняла очки и закрыла лицо руками. — Ничем.

Я ждал, когда она успокоится. Как это ускорить, я не имел ни малейшего понятия.

— Понимаете, — говорила она чуть слышно, — художник видит в живых лицах свои будущие картины, а искусствовед — чужие и прошлые. Избыток знаний провоцирует ассоциации и гасит воображение. Зашоренность сознания, поэтому… поэтому так получилось…

— А как вы рассмотрели гвоздь и монетки?

— Когда он отвернулся к бармену, я смотрела через очки. И все видела — и монетки, и гвоздь, и часы, которые были у него на руке. Честное слово!

Я почесал в затылке

— Примут ли это в суде…

— В каком суде? — испугалась она.

— Нет, это я так… Опишите мне его часы.

Лия положила перед собой чистый лист бумаги и принялась делать набросок. Я же решил, что живописи с нас хватит.

— Нет, — сказал я, — давайте моим методом.

Карандаш замер в ее руках.

— Каким?

— Опознание.

Мы просмотрели несколько локусов, торговавших часами дорогих марок. Лия с уверенностью опознала «Омегу» в одну пятую цены моего флаера.

— Мне такие не нравятся, — прибавила она, как будто я советовался насчет подарка для Шефа.

— Вы завели себе БК?