Все замерли в ожидании, а Азмун еще больше нахмурился:
— Прежде чем включить программу экспертизы, я решил еще раз воспроизвести все записи, относящиеся к последней минуте жизни Радмилы, — пустить их синхронно с кардиограммой. Все получилось, как и предсказывал машинный расчет: кардиограф, находившийся на звездолете, работал на пять секунд дольше, чем все остальные приборы. И вдруг я подумал, что помехи, возникшие на экране в момент исчезновения «морского ежа», также могут содержать определенную информацию. Я без промедления задал машине линейно-цифровую развертку этого шквала полос и ряби и не ошибся: даже при беглом взгляде на полученный результат обнаруживалась определенная периодичность. Естественно, я тут же запросил машину, какие другие процессы, зафиксированные в ее памяти, могут совпадать с обнаруженной периодичностью помех. Ответ не замедлил ждать: аналогичный процесс имеется. Это — запись работы сердца. Графическое воспроизведение цифровых выкладок дает все ту же кардиограмму. Машина может сделать и звуковую имитацию.
Азмун перевел рычаги и в напряженной тишине разнеслось биение человеческого сердца…
— Мы сейчас спустимся к тебе, — одним выдохом, точно стараясь заглушить эти тревожные удары, проговорил Вадим.
— Нет, лучше я поднимусь к вам, — устало ответил Азмун.
Чай-холл: пятью минутами позже.
Без своей неотлучной улыбки, о которой говорили, что он с ней скорее всего и родился, как в маске, Азмун походил на какого-то другого человека.
— Сколько? — встретили его вопросом. — Сколько длилась передача?
— Двадцать семь минут, — все время, пока работала аппаратура.
— А потом?
— Потом были включены телекамеры второй челночной ракеты, спешно запущенной для страховки первой…
Друзья растерянно искали ответа в глазах друг друга. Новый факт не вмещался ни в какие привычные и даже гипотетически допустимые рамки, и потому, что уже в самой этой невероятности явственно проглядывались далеко идущие последствия, способные в корне изменить все, даже самые смелые предположения о событиях, разыгравшихся на Муаровой планете. Шутка ли сказать: двадцать семь минут жизни без существования!
— Можно ли стать невидимым, оставаясь живым? Вот в чем вопрос, — наконец нарушил тягостное молчание Вадим.
— А мне кажется, — неожиданно сказала Лайма, — сначала нужно решить, кто бы мог подавать в течение двадцати семи минут такой странный сигнал.
«То есть как — кто?» — прочла она в напрягшихся взглядах.
— У меня такое чувство, — осторожно, обдумывая каждое слово, продолжала девушка, — что Радмила не могла воспользоваться таким необычным способом передачи информации. Никакими инструкциями он не предусмотрен. Чтобы в чрезвычайных условиях аварийной ситуации сообразить, что возможен именно такой сигнал, — нужно время. Хотя бы минимальное. А помехи, которые оказались зашифрованной записью сердечных ритмов, появились тотчас же, как исчезло изображение на телеэкране, и продолжались непрерывно, пока Тариэл не переключил аппаратуру. Ведь так?
— Так, — подтвердил Азмун, совершенно не понимая, куда клонит девушка.
«Значит?» — снова прочла она в глазах друзей.
— Значит, налицо какое-то постороннее вмешательство!
— Разведгруппа! — вырвалось у Азмуна. — Она исчезла на трое суток раньше и, успев вполне сориентироваться, ввиду каких-то непредвиденных обстоятельств воспользовалась столь необычным способом связи — в надежде, что не предусмотренные программой сигналы рано или поздно будут расшифрованы.