– Правильно. Только ты, енто, не приходи завтра. Я буду отсыпаться.

– Хозяин – боярин.

– Ну да. Тятька тебе ухи теперича драть не будет, – утвердительно произнес Андрюха и вскинул кверху голову. – Ни облака… Коль дож вскоре не пойдеть, капусту и лук вручную поливать придетси.

– Река рядом, польем! Знаешь, а у меня мысля такая – чтоб без дела не сидеть, давай древодели тебе за отдельную плату по защитным стенам колышки острием наружу вобьют?

– Как это? – не понял воевода.

– А так. Я с батей поговорю – вот увидишь, получится. По всем стенам в полсажени друг от друга будут узкие закаленные колья торчать. Полезет ворог на стену – и сразу брюхо себе вспорет.

– Ну, Олежка, – воевода снова потрепал его за вихры, – ты – точно талан. Завтра все вместе будем баять… Ну и вкусные у твоей мамани пироги!

– Да, руки у нее на сей счет – золотые.

– Да у вас, Белых Лбов, – гость опять широко зевнул, – у всех они золотые… Почивать… Немедля почивать…

Он хлопнул мальчишку по плечу и не слишком твердой походкой пошел к себе.

донеслось до плотницкого сына из-за домов – зацепила, видать, кметя песня.

Пацан сбегал в нужник, по дороге обратно в избу ополоснул у рукомоя лицо, вернулся, лег на топчан, зажег лучину.

Затем осторожно взял в руки свое главное сокровище – греческое, времен Константина IV Погоната, Священное Писание – и стал читать.

– Олег, – раздался из-за печи мамкин голос. – Спи ты, што ли?

– Я скоро, – сказал он, – Книгу Пророка Иезекииля почитаю чуть, и все.

Но только Иехония сдал Навуходоносору Иерусалим, только тот вывез сокровища дома Господня и дома царского, как нещадно начали слипаться глаза и ослабели члены. Он лишь успел отложить увесистый том в сторону и задуть огонь, как сразу провалился в беспамятный сон.