Марина Александровна Тимофеева, 18 лет, студентка 2 курса МГУ. Адрес проживания, аттестат зрелости, зачетная книжка - ничего интересного. Медицинская карта. Действительно, у нее обратимая стерильность, операция сделана в 15 лет. У меня заныло сердце - она наверняка проститутка, причем, скорее всего, не только виртуальная, иначе просто незачем делать такую дорогую операцию так рано. Кредитная история - копеечные доходы, копеечные расходы. Ежу ясно, что основные деньги этой девушки - наличные, причем из тех наличных, которые называют черными.
Информация о родителях. Отец - Александр Александрович Тимофеев, умер три года назад, раньше работал в частном охранном предприятии. Причина смерти - губчатая энцефалопатия. Ого! Это же коровье бешенство. Не хотел бы я, чтобы такое случилось с моим отцом, этого и врагу не пожелаешь. Мать - Юлия Георгиевна Тимофеева, домохозяйка. Место рождения - город Урюпинск Тамбовской области. Я и не знал, что город из анекдотов существует на самом деле. Образование среднее, никогда не работала. Инвалид первой группы. Причина инвалидности - хроническая форма губчатой энцефалопатии. Если говорить по-простому, мозги давно уничтожены прионом, а тело живет в режиме овоща, и может так жить еще десятки лет. Я никогда не понимал, зачем врачи лечат больных коровьим бешенством - по-моему, лучше сразу умереть, чем долгие годы существовать бестолковым и беспомощным бараном.
Итак, три года назад Юлия Георгиевна купила на рынке, а может, и в супермаркете, кусок зараженной говядины. Дочка, очевидно, дома не ужинала, а вот папа с мамой с удовольствием поели натурального мяса. Возможно, они ели бифштекс, а может быть, это были котлеты, теперь это совершенно не важно. Важно то, что через неделю папа умер очень неприятной смертью, а маму врачи сумели спасти. Это они считают, что сумели спасти, по-моему, лучше бы не спасали, а сама Юлия Георгиевна уже три года ничего не считает, потому что физически не способна что-либо считать. Через два месяца дочка сделала себе обратимую стерильность в маленькой частной клинике. Я готов поспорить на что угодно, что к этому времени она уже трудилась в борделе.
Ну и что мне делать со всем этим? Я подумал, что настало время сделать что-нибудь хорошее. Позавчера я размышлял, что могу сделать полезного в народном хозяйстве, почему бы не попробовать свои силы здесь и сейчас. Я мысленно обратился к тому, что живет в центре моего мозга, и потребовал, чтобы Маринкина мама была здорова. Потом я вспомнил многочисленные сказки про исполнение желаний и поспешно добавил: без значительных побочных эффектов.
Я вышел из сети и вошел в нее снова, на этот раз как обычный рядовой пользователь, отключив свои необычные способности. Я написал Маринке короткое письмо, в котором извинился за произошедшее сегодня. Я подумал, не стоит ли написать, что я, кажется, влюбился, но решил, что еще не время. Сначала надо разобраться в своих чувствах.
Ответ пришел через считанные минуты. Мои извинения были приняты, Маринка на меня больше не злится, и вообще, она вела себя как дура. Короче говоря, инцидент исчерпан.
Те две пары, что были в четверг, упоминания не заслуживают ибо на них не произошло абсолютно ничего интересного.
В перерыве я подошел к Маринке и еще раз извинился, на этот раз устно. Она приняла мои извинения, но выглядела при этом непривычно задумчиво, даже немного подавленно. Я спросил, что с ней случилось, она сказала, что ничего. Потом, подумав и помолчав, она предложила сходить после занятий в беседку. Я согласился.
По дороге в беседку Маринка купила пол-литра джин-тоника. Я удивился. В принципе, в беседку не запрещается приходить со своей выпивкой, но это считается очень дурным тоном. И то, что она выбрала джин-тоник… я не ожидал этого от нее. Маринка не похожа на девушек, которые любят джин-тоник, она не злоупотребляет косметикой, не носит одежду попугайской расцветки и в ее глазах виден нормальный человеческий интеллект.
Я взял себе кружку «Мадам Бочкиной» и пачку фисташек. Я хотел угостить Маринку эмэндэмсами, но она отказалась. Мы сели за столик и воцарилось неловкое молчание, как в тот воскресный день, когда мы сидели за пивом и не знали, как предложить друг другу переместиться в постель, не показавшись при этом персонажами неприличного анекдота. Господи, с тех пор прошло всего четыре дня, невозможно поверить!
Маринка достала из кармана пачку Marlboro lights и закурила, я и не знал, что она курит. Она сделала пару затяжек и начала говорить, часто прерываясь, чтобы затянуться или отхлебнуть из банки. Пока она говорила, она успела выкурить две сигареты, а ее банка джин-тоника совершенно опустела. Я дернулся было, чтобы купить ей пива, но передумал. Меня заворожила ее речь, раньше я думал, что так говорят только в женских романах. Но, оказывается, такое бывает и в жизни, причем выглядит это не так пошло, как могло бы показаться. Итак, Маринка начала говорить:
- Знаешь, Игорь, мне кажется, ты очень необычный человек. Не знаю, что в тебе странного, но я это чувствую, хотя словами объяснить не могу. Извини, я говорю сумбурно, ты, скорее всего, ничего не поймешь, но мне надо это кому-то сказать. А может, ты и поймешь, пусть и не все, но хоть что-то.
Мне надо кому-то выговориться, уже несколько лет. Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Я живу, я работаю, я учусь, веду домашнее хозяйство, смотрю фильмы, играю в игры, но мне часто кажется, что это не я. Будто я смотрю фильм про свою собственную жизнь и это так… отстраненно, что ли… Мне кажется, что жизнь идет как-то иначе, будто я играю в «Цивилизацию», нажала Save, поиграла еще немного и понимаю, что где-то сделала что-то не то, что надо восстанавливаться, но нажимать Load почему-то не хочется, и я смотрю, что будет дальше, зная, что нажать Load никогда не поздно. Только в жизни я не знаю, как нажать Load.
Я действительно проститутка. Уже три года. Вначале работала в реале, теперь - в виртуальности. Не бойся, я незаразна, уже больше года я работаю только в виртуальности. С тех пор, кстати, у меня не было ни одного мужчины в реале. Правда, странно, - проститутка страдает от полового воздержания? Моя жизнь вообще очень странная с тех пор, как умерли родители.
Тогда мне было пятнадцать лет, я училась в десятом классе, мы с классом пошли на майские праздники в поход на Истру, а когда вернулись, папа был уже мертв. Я отключила радиоприставку, мы все отключили мобильную связь, это было как правило игры. Мы как бы играли в пионеров-первопроходцев, делали вид, будто на тысячу километров вокруг никого нет, будто нас окружает не подмосковный лес, где пустых бутылок больше чем грибов, а что-то далекое, сибирская тайга, что ли…
Мама успела вызвать скорую, они приехали, но ничего сделать не смогли. Да, они сохранили маме жизнь, но я часто думаю, лучше бы они вообще ничего не делали. У них с папой было коровье бешенство, прион пятого класса вирулентности. Когда я пришла домой, квартира была опечатана. Ее полностью дезактивировали, часть вещей уничтожили, а то, что осталось, воняло так, что я больше не могла там жить.
То, что моя мама выжила - настоящее чудо. Обычно прион пятого класса убивает за считанные часы, причем больной даже не успевает понять, что он болен. Они с папой пили вино. А когда прион поступает в организм вместе с алкоголем, все симптомы списываются на опьянение. Хочется лечь поспать, кажется, что все пройдет, но ты больше не просыпаешься. А если ты просыпаешься и понимаешь, что надо вызвать скорую, ты уже не можешь говорить и почти не можешь думать. Мама все-таки вызвала скорую, это мне сказали врачи, они искренне считали, что ей повезло. А по-моему, лучше умереть, чем так жить.
Когда я впервые увидела ее в больнице, мне было так страшно… Я знала, что такое коровье бешенство, я знала, что мозг физически разрушается, что это хуже, чем обычное бешенство, но одно дело знать, а другое - видеть своими глазами. Мне казалось, что все будет, как это обычно бывает в больницах - мама лежит в постели, я подхожу к ней, присаживаюсь рядом, она говорит что-то ободрительное, вроде того что не расстраивайся, я выздоровею, все будет хорошо. Я говорю, конечно, мама, все будет хорошо, я раскрываю сумку, вытаскиваю всякие там фрукты, другие вещи, мы говорим о пустяках, она спрашивает, как было в походе, я рассказываю, естественно не о том, как мы курили анашу и не о том, что меня два раза трахнули, а о том, как мы шли по лесу с рюкзаками, и сидели у костра, и пели песни, и как все это было прекрасно.
А получилось совсем не так. Врачи предупреждали меня, что это будет «неприятно», но это оказалось ужасно. Она лежала в кровати, ей постоянно кололи успокоительное, она была привязана ремнями, но казалось, что они ее не удержат. Она страшно похудела, она вся тряслась, тело выгибалось дугой, на лице была какая-то нечеловеческая гримаса, которая постоянно менялась. Это была не гримаса ужаса, не улыбка, это вообще было ни на что не похоже, казалось, мышцы лица живут своей жизнью, причем разные мышцы живут по отдельности друг от друга. Казалось, что она - терминатор из фильма, у которого сломался мозг, и он бьется в судорогах, только в фильме это интересно и даже смешно, а в жизни это кошмар. Еще было похоже, что у нее под кожей шевелится выводок червей или тараканов или чего-то такого же противного. И она все время говорила. Она говорила невнятно, интонация постоянно менялась, но слова были понятны. Это было похоже… знаешь, как вирус «Ниндзя» генерит заголовки зараженных писем? Примерно так же. Слова, обрывки фраз, иногда довольно длинные, однажды она сказала даже «я люблю тебя, моя маленькая жабочка», она так меня называла, когда я была совсем маленькая, но только теперь это говорила не она, ее уже не было как личности, мозг распадался на фрагменты, и каждый фрагмент делал то, что умел делать, и никакой координации не было.
Это потом мне объяснил врач, а тогда, как только я услышала, что мама любит меня, я то ли упала в обморок, то ли еще что-то, я не помню. Я очнулась в пустой палате, на кровати-каталке, у меня страшно болела рука после инъекции, мне показалось на секунду, что я тоже заболела, я захотела закричать, но не смогла. Меня начало трясти, я скатилась на пол, прибежала сестра, мне вкололи успокоительного, и я проснулась только следующим утром. Со мной говорил врач, его звали Михаил Ахмедович, только он был совсем не похож на хача, он был похож на того придурка из рекламы жвачки. Он был очень добрый, спокойный, он мне все объяснил, но я и сама знала, что коровье бешенство не передается от человека человеку, что активная стадия никогда не длится больше недели, а обычно она заканчивается гораздо быстрее, что потом наступает общая заторможенность, иногда она переходит в паралич, а иногда нет, и уже сейчас моя мама спит, и я могу на нее посмотреть, а я зарыдала, мне было страшно смотреть на нее, и я больше никогда ее не видела.