Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я привела мысли и чувства в порядок, но солнце уже изрядно приподнялось над горизонтом, а город внизу буднично зашумел.

Бредя по улицам, я составляла список несложных дел. Мне нужна была новая одежда, а еще хотелось сменить кухню или нанять кухарку. Навстречу попадались сонные клерки, хозяева лавок снимали ставки с витрин, кофейни выносили столики на улицу. На углу мальчишка крикливо продавал утреннюю газету. Я решила, что свежая газета — это хорошее начало диалога с Кеннетом, прежде чем он меня пришибет.

Кинув пацаненку монетку, я взяла в руки хрустящую бумагу и без особого любопытства пробежалась глазами по заголовкам первой полосы.

А затем сорвалась на бег.

Я неслась, сшибая все на своем пути, не останавливаюсь на перекрестках, не извиняясь, не замедляясь ни на мгновение. Кажется, консьерж в нашем доме не поняла, кто взлетел по лестнице, она даже окликнуть меня не успела.

Парни сидели в гостиной комнате, оба бледные, мрачные и встревоженные до невозможности. Едва я переступила порог, Кеннет вскочил на ноги и проорался:

— Твою демонову мать, Солвьейг мать твою Лааксо, я тебя больше никогда в жизни не выпущу из поля зрения, а принцу твоему ноги переломаю, чтобы этот сукин сын не смог по лестнице подняться!

— Сольвейг, действительно, это уже ни в какие портальные арки… — поддержал друга Ааррон.

Вместо ответа я швырнула на стол, за которым сидели парни, утреннюю газету. Та проехалась по столешнице и развернулась так, чтобы они могли прочесть заголовок.

— Собирайтесь. Мы возвращаемся.

На первой странице утренней газеты огромными буквами было набито: «В диаспоре Огня прогремел взрыв».